Олимпийские игры в политике, повседневной жизни и культуре. От античности до современности - [93]

Появление стройной научной (и одновременно практической) концептуализации soft power связано с именем американского ученого и политика Джозефа Сэмуэля Ная. В своей статье 1990 г. Дж. Най назвал «мягкой силой» способность «заставлять другого хотеть того же, чего хотите вы сами» (Nye 1990: 167). В начале 2012 г. он использовал иную формулировку, согласно которой «мягкая сила» – это «способность достигать результатов через убеждение и притягательность, а не через принуждение или плату» (Nye 2012). Между этими двумя датами Дж. Най и его последователи многократно модифицировали свои определения, наглядно демонстрируя, что природа мягкой власти/силы может быть чрезвычайно разнообразной. По утверждению Дж. Ная, «сила – это способность изменять поведение других для получения необходимого вам результата. Основных способов для этого всего три: принуждение (sticks), поощрение (carrots) и мягкая сила (soft power)» (Nye 2006). Ключевым у Дж. Ная оставалось четкое различие – если традиционная «жесткая сила» государства опирается на военную и экономическую мощь, то ресурсами «мягкой силы» являются культура этой страны, ее политические ценности, идеология и эффективность дипломатии (Nye 2004b: 11).

Однако в наше время актуализируются и иные аспекты «мягкой силы» – как способности субъекта политики конструировать реальность, убеждать других в достоверности собственной интерпретации событий и трансформировать в соответствии с этой убежденностью их политическое поведение. Если еще несколько десятилетий назад считалось, что у разных групп людей с разными интересами и точками зрения отличаться могут «мнения, но не факты», то теперь, в условиях информационной революции появилась возможность практически «создавать факты». Прекрасным примером здесь служит развитие ситуации вокруг использования (или неиспользования) хлора и нервно-паралитических веществ сирийскими правительственными силами или якобы санкционированного Москвой «применения химического оружия» в Солсбери в Великобритании. Английское выражение «highly likely» можно перевести на русский язык как «с высокой степенью вероятности» или просто «весьма вероятно». Речь идет о событии, в котором нет уверенности, однако представления о мотивации действий сторон и косвенные признаки позволяют предположить, что «так оно и было». Премьер-министр Великобритании Тереза Мэй, обвиняя российские спецслужбы в отравлении Скрипалей, употребила именно эту фразу. Собственно, на таком же уровне выдвигались обвинения в адрес России и в деле «вмешательства» в американские выборы, и в рамках судебного разбирательства по поводу сбитого в июле 2014 г. над территорией Донецкой области Боинга. Такой сценарий, по сути, стал новой разновидностью мягко-силового воздействия на массовое сознание, в котором реальность конструируют. Любопытно, что весьма последовательно и раньше, чем в других сферах деятельности, подобного рода сценарии реализовывались в сфере спорта.

Спорт больших достижений сам по себе выступает весомым ресурсом «мягкой силы» государства, сопоставимым по значению, например, с культурным наследием. В современных условиях спорт больших достижений оказывается в фокусе публичного интереса, выступая в качестве формы столкновения национальных амбиций и зримого проявления конкуренции современных государств (неслучайно спорт порой именуют моральным эквивалентом войны). В связи с развитием современных средств коммуникации международные спортивные соревнования становятся доступны широкой международной аудитории. Успехи или неудачи спортсменов страны на международной арене вызывают широкий общественный резонанс. Результаты участия сборных команд в крупнейших соревнованиях рассматриваются в последнее время наравне с важнейшими событиями национального и международного значения. Флаг и гимн государства становятся обязательными атрибутами спортивных побед (Redeker 2008: 494–500). Таким образом, спорт предоставляет возможности для демонстрации флага, причем, как правило, в гораздо более благоприятном медийном контексте, нежели дальние походы боевых кораблей или присутствие за рубежами страны воинских контингентов. Спорт больших достижений на сегодняшний день является одним из наиболее значимых факторов публичной дипломатии (см. об этом: Зонова 2018), способствующих идентификации нации за рубежом: «Люди больше узнают о стране, когда спортсмен побеждает на Олимпиаде, – заявлял Жак Рогге в то время, когда он еще не возглавлял МОК, – они узнают флаг и гимн страны задолго до того, как их представят дипломаты государства» (цит. по: Мильштейн 2001: 137).

Более того, спорт больших достижений стал показателем и олицетворением политико-экономической успешности той или иной страны. Сегодня государство, претендующее на мировое лидерство, непременно должно демонстрировать свою состоятельность в спорте. В свое время этот тезис был наглядно проиллюстрирован успехами советских атлетов на международной арене. Но наиболее ярким подтверждением этой закономерности выступает Китай. Еще совсем недавно китайские атлеты не входили в элиту мирового спорта. С трудом можно припомнить вид спорта, в котором представители Поднебесной добивались серьезных успехов (кроме настольного тенниса). Однако в последние годы (буквально за последние полтора десятилетия) ситуация кардинально изменилась: сложно назвать спортивное направление, где бы китайцы не заявили о своих претензиях на лидирующие позиции. Это относится и к таким «экзотическим» для Китая видам спорта, как, скажем, биатлон. Китай приложил колоссальные политические и экономические усилия к тому, чтобы заполучить себе летние Олимпийские игры 2008 г., которые были проведены на высоком уровне и принесли Поднебесной немалые дивиденды, как в экономике, так и в деле международного позиционирования своей страны.