Олимпионик из Артаксаты - [56]

Олимпионик вспоминал Священную дорогу, Деметру на колеснице, Альтиду с её алтарями, храм Зевса в окружении памятников олимпионикам, среди которых не было лишь статуи в честь его, Вараздата, победы.

Собственно говоря, статуя была уже давно готова, но Вараздат решительно воспротивился её посылке в Олимпию. Отлитая в полный человеческий рост, она имела большое портретное сходство. Арсен предложил установить эту статую на рыночной площади в Арташате, а для Олимпии изготовить другую, с некоторыми характерными чертами всемогущего Зевса. Так и поступили. Новую статую предполагалось отправить в Олимпию летом, вместе с пятью или шестью лучшими армянскими борцами и состязателями, среди которых главные надежды царь возлагал на талантливого поединщика Хорена из Эребуни.

Встреча в Риме была столь же учтивой, что и в Константинополе. Пусть в ней не ощущалось особого радушия, но соблюдались все почести, какие обычно оказываются иноземному государю. Флавий Гонорий, сын Феодосия, сам проводил Вараздата в отведённые ему покои. По пути он даже показал ему Колизей и рассказал об устраиваемых там боях гладиаторов. Всё это несколько успокаивало армянского царя и его окружение, но всё же не могло заглушить чувство тревоги. Оно возросло ещё больше, когда утром следующего дня было объявлено, что император встретится со своим именитым гостем наедине. В то же утро Ота Апауни побывал во дворце и передал распорядителю римского двора подарки от царя Армении, предназначенные для императора.

На другой день Вараздат и сопровождавшие его нахарары — Карен, Арсен и Рубен — были препровождены к Феодосию. Главный распорядитель дворца провёл гостей в большую приёмную, расписанную фресками на темы военных сражений. Он усадил их перед инкрустированным серебром столиком из чёрного дерева, на котором стояли сосуды с вином и фруктами.

Оставив чужестранцев одних, распорядитель вскоре вернулся и торжественно возвестил:

— Цезарь ждёт царя Армении!

Затем он бросил многозначительный взгляд на пояс армянского царя, приглашая его отстегнуть оружие, и вежливо проговорил:

— Таков порядок.

Это было явной ложью. Такого порядка не существовало никогда. К счастью, этого не знали молодые нахарары, иначе дело могло бы кончиться бессмысленным кровопролитием. Это нарушило бы планы Вараздата, который надеялся переубедить императора.

Поэтому царь Армении и бровью не повёл. Он молча отстегнул висевший на поясе серебряный меч и, поцеловав, передал его нахарарам. При этом он ободряюще кивнул своим соотечественникам. Сердца четырёх чужестранцев бились в тревожном напряжении. Но внешне они ничем не выдавали своего волнения.

Царь не прощался со своими друзьями — прощание состоялось раньше, до приезда во дворец, без свидетелей. Тогда же было решено, что после свидания с Феодосием Арсен снова поедет в Олимпию и вместе с Деметрой присоединится к остальным в Константинополе. На сей раз для того, чтобы всем вместе отправиться в Армению. Разумеется, при условии, что встреча с императором окончится благополучно. Но об этом последнем обстоятельстве никто вслух не говорил. Это условие подразумевалось.

Император был не один. Одетый в лёгкий лиловый плащ Феодосий стоял в конце великолепной залы в окружении архиепископа миланского Амброзия, своего сына Гонория и ещё двух-трёх приближённых. Они не были знакомы Вараздату. Неузнаваем был и император. Вместо высокого, крепкого и энергичного цезаря с утончёнными манерами, привитыми в Испании, откуда он был родом, перед Вараздатом стоял оплывший жиром человек, одутловатое лицо которого свидетельствовало о неумеренности во всём.

Императора мучила, несомненно, и какая-то болезнь, от которой лицо его было в постоянном горестном напряжении. Зато архиепископ Милана держался важно и непринуждённо, и это более всего удивило Вараздата. Времена, когда римским императорам удавалось ограничить чрезмерное влияние церкви на дела государства, очевидно, остались позади. И действительно, после кровопролития в Фессалониках, где по вине Феодосия погибло пятнадцать тысяч жителей, церковь пригрозила поднять верующих против только что назначенного императора, если он не утвердит христианство в качестве единственной религии империи. Лишь в этом случае он мог получить отпущение грехов. Феодосий был вынужден подчиниться требованиям церкви и провозгласить христианство официальной религией государства. Это произошло на третьем году 289-й олимпиады.

Но церковь не думала ограничиться этой победой. Пользуясь тем, что император был снедаем тяжёлым недугом, она объявила ему, что его исцеление зависит от принятия им целого ряда мер в пользу христианства. Речь шла о запрещении на территории империи всех языческих обрядов, разрушении языческих храмов и памятников и отмене всех атлетических состязаний. Амброзий давно уже имел при себе текст такого эдикта и при каждом удобном случае напоминал императору Феодосию, что церковь ждёт его подписания.

— Самодержцу Великой Римской империи, божественному цезарю, императору Феодосию Великому привет! — И, приставив руку ко лбу и сердцу, царь Армении слегка наклонил голову. Вараздат не поклонился Феодосию, как этого следовало ожидать от главы государства, получившего корону из рук самого императора. Но Феодосий не обратил на это никакого внимания, возможно, даже не заметил этого. Не отвечая на приветствие армянского царя, он обрушил не него поток упрёков: