Олимпиец - [65]

Итак, они снова вместе. Их, я уверен, сблизила золотая медаль, вся связанная с ней эйфория. Ирония судьбы — ведь именно его погоня за золотой медалью их разлучила.

Они снова являют пример верности: опять оба на дорожке «Кристал–паласа». Я тренировался там с ними только один раз. Они держались очень холодно, словно для их примирения понадобилось найти козла отпущения — меня. Я слишком много знаю, меня попросили вмешаться, а теперь они хотят от меня избавиться. Я их стесняю. Нельзя сказать, что они вели себя невежливо, но в воздухе что–то такое витало. С Джил у меня отношения были натянутыми всегда, теперь и в Айке появилось нечто новое. Как ни обидно, но я понимаю причину.

Может, оно и нехорошо с моей стороны, но я задаю себе вопрос: долго ли продлится этот восстановленный мир, устоит ли он перед появлением ребёнка, приближением Олимпиады?

Что касается Токио, Сэм предсказывает мрачный конец. Я видел его на соревнованиях в закрытом помещении.

«До Перта было слишком мало времени, чтобы пропали плоды моего труда. Он ещё не успел превратится в робота. Но Олимпийские игры лишь через два года, а за это время, всё что было мной заложено, постепенно исчезнет».

Я спросил: «Ужасно будет, если он победит в Токио, да?» Но Сэма не собьёшь. Он ответил: «Напротив, я был бы рад, если бы он победил в Токио, и за него и за страну. Но сейчас это невозможно. У него есть только один шанс — вовремя вернуться ко мне, но я уже говорил — об этом не может быть и речи. За два года Гиземан лишит его желания бегать. Способности спортсмена нельзя измерять в лаборатории или рассчитывать на электронной машине. Нельзя взвесить и измерить силу человеческого духа. Это тевтонские методы, Айк же не немец, а англичанин».

Возможно, он прав, как и в том, что Айк не победит на Олимпиаде. Два года — большой срок, интервальная тренировка может смертельно надоесть, но Айку приелись и методы Сэма. Это забавно, но, проходи Олимпиада сейчас, едва ли у него нашлись бы достойные соперники. Думаю, Куперу его не победить. Бегун, проигравший на ответственных соревнованиях, подобен боксёру–тяжелоовесу, проигравшему матч на звание чемпиона мира. Может, он и уступил–то совсем чуть–чуть, но само поражение столь сокрушительно, что прежнюю форму не восстановить. То же относится и к бегуну — тут очень силён психологический фактор.

Хотелось пойти к Айку и сказать: «Уходи. Бросай всё, пока ты победитель. Будь отцом и главой семьи». Уверен, что в глубине души этого хочет и Джил. Но предлагать такое, разумеется, бессмысленно.

— Скажите, миссис Лоу, считаете ли вы несовместимым материнство с карьерой бегуньи международного класса?

— Нет, не считаю. Я думаю, для женщины лучше ещё чем–нибудь заниматься, помимо круга домашних обязанностей.

— Но в наше время бегунья такого класса должна очень много тренироваться и часто разъезжать, ведь так?

— Да, конечно.

— Как же вы это совмещаете?

— Ребёнка беру с собой. На тренировки, разумеется. Мне кажется, ему это нравится.

— Ему нравится?

— Да.

— Вот оно что. Это прекрасно!

— Выглядит он довольным. Что–то мурлычет себе под нос.

— Но если ехать за рубеж? Ребёнка вот так запросто туда ведь не возьмёшь?

— Нет, и я не буду выступать за границей, пока он не подрастёт.

— А если бы пришлось?

— Оставлю его с мамой в Манчестере. Или же в Лондоне со свекровью. Я думаю, тут была бы даже конкуренция.

— Главное, чтобы не пришлось искать истины у царя Соломона.

— Надеюсь, обойдётся без этого.

— Миссис Лоу, ваш муж очень известный бегун. Помогает ли это вашей карьере?

— Меня всегда об этом спрашивают. Я думаю, что помогает. Мы тренируемся вместе.

— Правда? И как часто?

— Каждый день, когда у меня нет занятий в школе. Чем выше его достижения, тем больше хочется добиться и мне.

— Значит, в каком–то смысле вы соревнуетесь?

— Нет, нет. Я с ним не соревнуюсь, как и он со мной. Просто это меня стимулирует.

— А вы не думаете, что в подобных ситуациях дух соперничества в женщине может вырасти до огромных размеров?

— Нет, не думаю. К тому же даже если женщины не бегают, они соперничают в другом, ведь так? К примеру, у кого лучше шуба, у кого самый красивый дом и тому подобное.

— Хотели бы вы, чтобы ваш сын тоже стал бегуном?

— О да! Но заставлять его насильно не буду. Он, наверное, и так думает, что мы ненормальные, если целый день проводим на беговой дорожке.

Я и представить себе не мог, что будет так плохо. Всё менялось, рвалось на части, гнало меня из дому. Конечно, в последние два–три месяца она сильно переменилась, но я как–то не внял этому «предупреждению». Она будто удалилась в какой–то другой мир с лёгкой улыбкой на лице. Ты с ней говоришь, а она не слышит.

Ей совсем не мешало то, что она полнеет, грузнет, носит эту тяжесть. Она, конечно, бросила преподавание, но легче от этого не стало, тренироваться она, естественно, уже не могла. Чего я не мог понять — она явно ждала от меня, что я тоже буду счастлив. Но я в лучшем случае мог отвечать улыбкой на её шальные улыбки. Если бы я не ездил в Нюрнберг и не встречался с Хельгой, я бы, наверное, полез на стенку.

Тренироваться было очень трудно — бегаешь один, гоняешь себя день за днём, выполняешь графики по кругам и отрезкам, которые присылал Курт. Ты да секундомер. Бегаешь по кругу, пока не заболят голени, и так ежедневно. Всё же я показывал результаты, какие он требовал, хотя он постепенно увеличивал скорость и укорачивал время на восстановление. Его графики я посылал обратно, отмечая, как он велел, все показания секундомера на каждом отрезке, а потом он присылал новый график.