Олимпиец - [38]

Когда я слышу, о чём говорят между собой спортсмены, всегда вспоминаю рассказ солдата, побывавшего на войне: «Каир? Прелесть. Потрясающие забегаловки. Ветчина с яйцами. Неаполь? Обалдеть можно. Потрясная кухня. Треска с жареной картошкой». У спортсменов чуть иначе: «Милан? Там я побил европейский рекорд. Афины? Кошмар. Растянул мышцу. Стокгольм? Высший класс. Я пробежал первый круг за 55,2». Такова цена — если, конечно, считать это ценой. Айк наверняка не считает, насчёт Джил не знаю. У Айка на уме сейчас только мировой рекорд, и место, где он его установит, будет самым замечательным на свете.

Именно так его настроил Сэм, и Джил хочет того же. Она говорит о рекорде с не меньшим благоговением, чем Айк или Сэм. Однажды она меня спросила очень серьёзно: «Как думаешь, Алан, он побьёт рекорд?» «Конечно, — говорю, — уверен». Но сказал как бы между прочим, это была ошибка. Но когда в тебя впиваются, как клещами, такая реакция естественна.

Она посмотрела на меня подозрительно и сказала: «Ты говоришь так, будто это само собой разумеется». И я ответил: «Просто рассуждаю объективно. Айк самый талантливый милевик в мире. Он посвятил себя тому, чтобы побить рекорд, значит, рано или поздно он своего добьётся».

Она мгновение смотрела на меня, будто не удовлетворилась ответом — слишком уж легковесно звучала моя уверенность, но в общем придраться ей было не к чему. Я не смог сдержать улыбку, добавил: «Я верю в Айка», а она, пристально глядя на меня, сказала: «Правда?» И я ответил: «Конечно. Все мы верим. Только каждый по–своему». Она всё глядела на меня, такая прелестная и серьёзная, и я внезапно представил её себе в белом наряде, как богомолку в храме поклонения его таланту.

«На этой неделе я задал Айку Лоу откровенный вопрос. Мы сидели за ленчем в вегетарианском ресторане в Сохо — Айк не прикасался к мясу последние четыре года: «Вы действительно считаете, что можете принести Британии мировой рекорд?»

Двадцатичетырёхлетний лондонец, ростом в шесть футов, сделал паузу, оторвавшись от русского салата, потом посмотрел мне прямо в глаза и ответил: «Джон, этот рекорд для меня всё в жизни. Если бы я не чувствовал, что способен побить его, я завтра же повесил бы шиповки на гвоздь». Меня охватила патриотическая гордость при мысли, что британский бегун полон решимости и воли бросить вызов своим американским и европейским соперникам.

В прошлом мае в Слоу Айк лишь 0,8 секунды не дотянул до рекорда американца Джима Драйвера, установленного в минувшем году в Лос — Анджелесе. Айк открыто признаёт, что то было соревнование с заданным темпом. «Ведь и Баннистер тоже шёл с заданным темпом, когда пытался разменять четыре минуты». Айк считает, что его постигла неудача потому, что он взял слишком быстрый темп на первом круге. Это, разумеется, лишь относительная неудача, потому что Айк показал время 3.55,7.

Серия клубных побед, международные соревнования и выезды по приглашению не приблизили его к мечте. На празднике нортумберлендских шахтёров он прибежал к финишу за 3.55,3. «Чуть–чуть не хватило на последнем круге, а то рекорд был бы мой». В Уайт — Сити, выступая против венгров, он сделал такой мощный рывок на последнем круге, что даже олимпийский финалист Будаи остался позади примерно на двадцать ярдов. Время Айка — 3.56,8.

Уже в этом году он победил Драйвера — в Чикаго, в закрытом помещении. В эту среду Айк и его хорошенькая жена, спринтер Джил, вылетают в Лос — Анджелес в составе небольшой британской команды для участия в крупной международной встрече.

«Там будет Драйвер, — сказал Айк. — Там же он установил рекорд, и бежать против него будет нелегко. Возможно, приедет и Бэрк».

Если Айк победит в такой сильной компании, это как–то скрасит его прискорбную неудачу в Риме. Но он жаждет не просто победы — он хочет установить рекорд.

«В Лос — Анджелесе, — сказал он мне, — условия хороши, и соперники тоже. — В его глазах появилась решимость. — Если удача отвернётся от меня и в этот раз, то не потому, что я не старался».

В самолёте Джил сидела справа от меня, а Сэм — слева. По другую сторону прохода — Стен Линг с женой, а позади них — Рон Вейн, который вёл себя так, будто Сэма вовсе не было.

Предстоящий забег не шёл у меня из головы, ведь я поставил две цели: победить и побить рекорд; если забуду об осторожности, можно упустить и то и другое. Почти во всех соревнованиях сезона передо мной стояла одна из двух целей. В забегах с рассчитанным темпом — идти только на рекорд, а в международных встречах — сделать всё, чтобы победить; если же соперники побегут здорово, может, конкуренция и выведет меня на рекорд.

Мне хотелось поговорить об этом, разложить по полочкам, но я не знал, в чью сторону повернутся: заговоришь с Сэмом — обидится Джил и наоборот. Общего разговора быть не может. Всё это было поистине ужасно, и я просто не мог понять — моя жена и мой лучший друг, самые дорогие для меня люди в мире, без которых я себя не мыслю, дуются друг на друга из–за ерунды.

Они не спорили, ничего такого не было; уж лучше бы поспорили — всё бы наружу вылилось. И не грубили друг другу. Изредка Сэм обращался к Джил, она всегда отвечала или же он говорил мне при ней: «У твоей жены красивое платье». Открытого конфликта не было, но в атмосфере словно веяло холодом, и мне это не нравилось.