Олигархи. Богатство и власть в новой России - [223]

Потом Доренко пустился в долгое, запутанное повествование, следуя указаниям Березовского. Смысл сказанного Доренко сводился к тому, чтобы обвинить в убийстве Лужкова. Остальные факты, заговоры, доказательства промелькнули как в тумане. Доренко закончил программу сюжетом, в котором попытался связать Лужкова с лидером “Аум Синрикё”, японской секты, отравившей пассажиров токийского метро, и церковью сайентологов. Доренко пустил в ход все, включая “вину по ассоциации”. Это было шоу.

Березовскому понравилось. Осенью он начал борьбу за место в Думе от Карачаево-Черкесии, многонациональной республики на юге России. Кроме того, Березовский активно занимался организацией новой парламентской группы, поддерживающей Путина. Активизация боевых действий в Чечне была встречена с большим одобрением, и Путин поднялся на волне популярности. Березовский опять выступал в роли “делателя короля” по отношению к Путину. Он поручил Доренко вести атаку на Лужкова, серьезного потенциального соперника Путина, которого нужно было убрать с дороги.

В то время я спросил Березовского, что он думает о шоу Доренко, и он ответил: “Избиратели смотрят его с удовольствием. И ответ на вопрос, хорошее оно или плохое, может быть дан только в духе демократии: если оно вам не нравится, выключите телевизор. Если нравится, смотрите дальше. Я считаю, что это — замечательное шоу”.

“Я даже не пытаюсь анализировать содержание, — добавил он. — Я поклонник его таланта; с моей точки зрения, форма просто удивительна. Точнее, тот эффект, которого он достигает. Это настоящий талант”^{589}. Другими словами, Березовскому нравились клеветнические обвинения, и его не беспокоило, насколько далеки они были от правды.

В конце кампании по выборам в парламент уязвленный и расстроенный Лужков провел последний митинг в Москве на Васильевском спуске недалеко от Красной площади. Когда собралась толпа, было уже темно. Сзади сиял собор Василия Блаженного, ярко освещенный прожекторами. Это был трудный момент для Лужкова. На этом самом месте три с половиной года назад он горячо поддержал Ельцина. Теперь ему приходилось выкрикивать обвинения в адрес Ельцина, тщетно кричать на холодном вечернем воздухе, кричать так, что его голос отражался от кремлевских стен, возвышавшихся рядом. Лужков в своей фирменной кепке критиковал правящую верхушку, напомнил о пирамидах ГКО, обвале рубля, массовой приватизации. “Они боятся нас! — заявлял он. — Они боятся нас, потому что мы говорим, что нужно отдать под суд всех тех, кто допустил это беззаконие, разграбление государственной собственности и денег!” Толпа словно одеревенела, она состояла главным образом из муниципальных служащих и профсоюзных активистов, которых привезли на автобусах и привели на заранее определенный участок мощенного булыжником спуска. Они разошлись, как только митинг закончился. В руках они держали плакаты типа “Доренко — щенок Березовского” и “Руки прочь от нашего мэра!”. Мне показалось, что Лужков совершил огромную ошибку, потратив последние силы на борьбу с Доренко. Он мог провести мощную политическую кампанию, представив Москву в качестве образцового города, но не сделал этого. Я написал в своей записной книжке, что Лужков “хозяин в душе, приложивший определенные усилия, чтобы стать политиком, но Доренко и другие подкосили его, и он не знает, как на это реагировать”. В конце митинга Лужков продолжал возмущаться “режимом”. “Мы должны были показать этим негодяям, что мы — реальная сила, что мы не сдадимся, — сказал он с горечью. — Мы должны были показать, что можем противостоять потокам лжи и клеветы. Мы против того, как режим начинает управлять страной”.

Лужков выиграл иски по делу о клевете против Доренко, но проиграл большую политическую войну. Его надежды баллотироваться на пост президента были разбиты, хотя в декабре 1999 года его вновь избрали мэром Москвы, отдав за него 70 процентов голосов. Лужков продолжал управлять Москвой, но лишился шанса управлять Россией после Ельцина.

Когда спустя год с небольшим я спросил Лужкова о событиях той осени, он все еще был в ярости. Он обвинял Ельцина, ближайшее окружение Ельцина, Березовского и “паразитический капитал”. Когда я предположил, что он сопротивлялся недостаточно энергично, Лужков пришел в сильное возбуждение. Он вспомнил судебные процессы и настаивал на том, что старался дать отпор. “Что же, нам танки надо было направлять к Останкинскому телецентру? — спросил он. — Всем прекрасно известно, что Доренко клеветал на меня в своих программах, и он знает это. Он получил от Березовского огромные деньги, гонорар, огромные деньги. Суд обязал его выплатить 4500 долларов. Он смеется над правосудием. У нас нет эффективного правосудия”.

Доренко гордился своей работой. Он подготовил пятнадцать программ, которые свели на нет надежды Лужкова стать президентом России. Он назвал их “пятнадцатью серебряными пулями”.

Падение рубля тяжело отразилось на всех трех телевизионных каналах, но Гусинский был особенно уязвим, потому что в своих мечтах вознесся слишком высоко. Каналу ОРТ, 51 процент акций которого все еще принадлежал государству, но которым управлял Березовский, правительство обеспечило возможность выжить, предоставив ссуду государственного банка в размере гоо миллионов долларов. Как сказал мне Киселев, канал НТВ тоже хотел бы получить кредит от государства. Несмотря на то что канал гордился своей независимостью от государства и свободно критиковал Ельцина и правительство, Киселев сказал, что руководство НТВ с радостью приняло бы ссуду и помощь от государства и в той отчаянной ситуации даже поднимало вопрос об этом. Он считал, что кризис был вызван правительством и поэтому правительство должно было помочь выжить телевизионной отрасли в целом. Финансовое положение компаний Гусинского стало ухудшаться. Рекламный рынок российского телевидения уменьшился на 47,5 процента по сравнению с 1998 годом и на 77 процентов по сравнению с докризисными прогнозами