Ольга - [37]

21

Назавтра я подождал до вечера. Бродил по улицам старого центра, с деревянными домами и церквами, в порту смотрел на серое море и серый мост, большой аркой протянувшийся с острова, где расположен Тромсё, на берег. Бросал хлеб чайкам, они на лету подхватывали кусочки и улетали. Потом я перешел по серому мосту, ветер свистел в решетчатой ограде; я поднялся на гору на фуникулере, постоял в снегу, глядя сверху на город и море.

Писем, адресованных в Тромсё до востребования, хватит, чтобы торговать не один год… Что-то здесь нечисто. Я ведь был чиновником, и, по моему разумению, невостребованная почта либо сдается в почтовый архив, либо уничтожается. Какое-то другое обращение с ней раньше считали просто непорядочностью, а теперь и вовсе не допускается, так как принят закон об охране персональных данных и иной информации личного характера.

Незадолго до восьми вечера я пришел к антиквару. Он уже надевал пальто.

– Уходите? А у меня к вам разговор.

Он замешкался, хмуро посмотрел на меня, но все-таки снял пальто:

– Ладно. Есть минутка.

– Заприте магазин, и давайте пойдем во второе помещение.

Я сел в кресло у стола, вытащил из кармана бутылку бурбона и два специально купленных стаканчика, разлил коньяк. Антиквар тоже сел. Я поднял стаканчик:

– За хороший бизнес!

– Не знаю…

– Да вы пейте!

Мы выпили, и я снова заметил на его лице выражение скрытности и подозрительности, удивившее меня при первой встрече, но сегодня в его глазах вспыхнул алчный огонек.

– Не знаю, есть ли у вас то, что я ищу. Может, и не было никогда, а может, было, да уже продано. И все-таки! Возможно, то, что я ищу, найдется в вашей сокровищнице, – почтовые отправления в Тромсё до востребования? – И я рассказал ему об Ольге Ринке и Герберте Шрёдере.

– Сколько вы дадите за эти письма?

– Они у вас есть?

– Не знаю. Чтобы ответить, пришлось бы просмотреть и перебрать мою, как вы выразились, сокровищницу. Это большая работа, она займет много времени. Так повторяю вопрос: сколько дадите за письма?

– Сотню евро за каждое.

– Сотню? – Он засмеялся. – Знаете, если вы не оцениваете каждое письмо в тысячу…

– Тогда я пойду в почтовый архив. Надеюсь, служащие дадут мне ознакомиться с сокровищем, после того как его у вас изымут.

– А если не дадут?

– Значит, уйду несолоно хлебавши. Послушайте, я предпочел бы заключить сделку с вами. Но сделка должна устраивать нас обоих.

– Пятьсот.

– Двести.

Мы сошлись на трехстах евро, после чего антиквар рассказал, как к нему попало это сокровище:

– Видели старый почтамт? В его здании скоро будет новая библиотека. Там громадное хранилище. Почтари, вместо того чтобы сдавать невостребованные письма и прочее в ведомственный архив, как оно полагается, хранили все у себя, на почтамте. Так проще, да и всегда у них находились дела поважнее, чем паковать да отсылать все это добро. А когда построили новый почтамт, а старый очищали под библиотеку, заниматься этим уже было поздновато. Ну и решили избавиться от писем и открыток. Тайком, конечно. Один мой приятель служит на почте, он вызвался это сделать, вот мы с ним на пару все и вывезли. – Он встал и открыл дверь в соседнее, третье помещение. Я увидел целый склад писем, лежащих россыпью и связанных пачками, в больших и маленьких конвертах, и посылок, больших и маленьких, и открытки.

Я подошел, встал рядом с ним:

– Что, если мне тут посмотреть? У вас ведь других дел хватает.

– Ага, чтобы вы нашли двадцать писем, десять из них припрятали, а десять показали мне? По-вашему, я похож на идиота?

– Я мог бы…

– Нет, не мог бы! Мне пришлось бы всякий раз обыскивать вас! Нет уж, я сам отыщу эти письма и открытки, и если найду то, что вам нужно, вы переведете мне деньги, а я вышлю вам письма. И аванс попрошу, тысячу, на тот случай, если я ничего не найду, то есть понапрасну потеряю время. А если найду, мы эту тысячу учтем при окончательном расчете.

– Сколько времени вам понадобится?

– Две недели, месяц или два, а то и все три. Вы же сами сказали, что у меня много других дел. Но я потороплюсь.

– Плачу две тысячи, если управитесь за два месяца.

Он кивнул. Я налил нам еще по стаканчику, мы чокнулись.

На другой день я снял в банке две тысячи евро, заплатил антиквару и улетел домой.

22

Пока что я ничего не достиг. Но я воспрянул духом – все-таки съездил в Норвегию, нашел антиквара, сторговался с ним и поручил ему заняться поиском писем, причем за приемлемую цену. Выходит, прежде я жил слишком размеренно и осмотрительно, а надо бы посмелей и поактивнее?

Вспомнилась вдруг лисица в зоопарке моего родного города. Я видел ее там в детстве. Зоопарк был маленький, и маленьким был крытый вольер из проволочной сетки, где лисица без остановки бегала взад-вперед и при каждом повороте отталкивалась одной и той же лапой, упираясь в тот же пятачок на бетонном полу, уже темный, засаленный, истертый до блеска. Что же, и после меня останется такое вот темное, истертое пятнышко? Или даже этого не останется?

Но что делать, я самый обыкновенный человек, как все, и жизнь у меня самая обыкновенная. Я не совершил ничего выдающегося. Но я редко ошибаюсь относительно масштаба личности других людей, и из меня получился бы хороший биограф, если бы у меня был друг, человек фаустовского склада или даже затерявшийся высоко в гуще ветвей жизненного древа. Но не было у меня такого друга. Зато была Ольга, и воспоминания о ней для меня драгоценны – с меня довольно того, что я пишу ее биографию.