- Муж? - Ольга Ивановна принимает вопрос без всякого неудовольствия. Человек он неплохой. Работящий.
По правде сказать, грубоватый немного. Но это уж, наверно, от работы. Все в дальних рейсах. И нынче вот в Воронеж погнал. Намерзнется, намотается, ну и выпьет, конечно. Когда, бывает, и зря выпьет - чего уж скрывать. А уж переберет когда - тут он и пошуметь может, и безвинную мою вину припомнить. Это Лешу-то!.. Когда-то я ему сама рассказала, а теперь каюсь. Не поймет того, что другое тут. И ведь кого ревнует - старуху, считай!..
Ольга Ивановна усмехается, и снова негромко звучит ее чуть напевный, без всякой горечи голос:
- А так-то трезвый он хороший. Я ведь с ним, сказать, по дому и хлопот никаких не знаю... Так что, если по совести, жаловаться нечего. На работе у меня тоже все хорошо. Я ведь после войны подучилась немножко медсестрой сейчас в операционной работаю. Хотелось бы, конечно, и дальше учиться. Так семья, дети, да и годы-то ушли...
Тихонько вздохнув, Ольга Ивановна качает головой.
- Иной раз подумаешь - редко у кого она через сердце не прошла, война-то. И не приведи бог, чтобы молодым все это опять выпало. Доверчивые, беды не ждут, одно веселье на уме. Знаю - коль уж доведется, и они сдюжат. А только к чему? Мы, если посчитать, далеко наперед заплатили. Земля, что ли, мала? Да на ней и за тыщу лет всего не переделаешь. И без войны-то...
Договорившись сходить завтра на могилу Алексея, я наконец поднимаюсь. Ольга Ивановна кивает на бумажник, настороженно спрашивает:
- Вы это заберете?
- Нет, Ольга Ивановна. Пусть у вас останется.
- Ну, спасибо вам, - быстро, с явным облегчением говорит она.
- Это вам спасибо.
- Мне-то за что? - с неподдельным удивлением спрашивает Ольга Ивановна...
Утро туманное, при малейшем движении воздуха с веток с сухим шелестом спадает иней.
- Зря от валенок отказались, - выговаривает Ольга Ивановна.
Выбившаяся из-под пухового платка прядка ее темных волос заиндевела; чем ближе утонувшая в сугробах каменная ограда и широко, словно с тайным смыслом, распахнутые кладбищенские ворота, тем все строже и собранней становится лицо моей провожатой.
- Вот тут, - свернув в сторону, говорит Ольга Ивановна.
Покрашенная алюминиевой, давно потрескавшейся и облупившейся краской пирамидка, навсегда врезанные - прямо по дереву - строчки:
Ст. сержант А. Опарин
1921 - 1943 гг.
Ольга Ивановна достает из-под пальто бледно-сиреневый цветок герани, кладет у подножия. Тут только замечаю, что там уже лежит букетик бумажных роз.
- Добрый человек положил, - кивает Ольга Ивановна. - У самого, может, где-то дорогая могилка есть...
В туманном морозном воздухе тревожно кричат галки; откуда-то издалека властным напоминанием о жизни доносится упругий паровозный гудок.
Ну, здравствуй, дружище!..
Ольга Ивановна отходит, словно предоставляя мне возможность побыть наедине с товарищем, и сейчас медленно прохаживается в сторонке; легонько поскрипывает под ее черными подшитыми валенками колючий снег.
1976
