Ольф. Книга вторая - [76]

Я скинул халат и растянулся под зеленым потолком будуара. Ну, денек.

Завтра проснусь, и никто не докажет, что эти приключения были в реальности. Приснилось. А взоруг вся моя жизнь мне приснилась? Открою глаза в своей квартире, и выяснится, что корабль и Челеста — игры больного ума, предутренний кошмар. «Сон разума рождает чудовищ».

Красиво сказано, но неправильно. Челеста не чудовище, если забыть про характер. Таких чудовищ еще поискать. Нисколько не возражаю, чтобы постановка «Красавец и чудовище» продолжалась как можно дольше. Только пусть чудовище вспомнит меня и все, что между нами было.

Снизу головкой страуса вытянулась тонкая рука с согнутой буквой Г кистью.

— И финестри. Кьюди.*

*(Окна. Закрой)

Вытянутый пальчик указывал на ночной ландшафт.

— Убрать или поменять? — осведомился я.

Над уровнем кровати взвилась растрепанная головка.

— Кьюди!* — Бровки сошлись на сморщившейся девичьей переносице, а вспыхнувшие недовольством коричневые прожекторы — на недалекой моей.

*(Закрой)

Поднятые ладошки схлопнулись ребрами, как закрывающиеся двери метро.

— Клоуз?* — догадался я.

*(Закрыть)

Курчавый кустик с укором склонился набок, выражая в отношении меня столь сильное удивление, словно я малолетний недотепа, взявшийся за дела, в которых ничего не смыслю.

Вздохнув, я затемнил помещение до полной кромешности.

Все повторялось. Вначале ей свет тоже мешал, пока…

А действительно, пока — что?

Пока Челеста не обрела во мне друга. Возможно, кого-то больше, чем друга. Тогда она приняла мои правила, и ее привычки отошли на второй план.

Блаженные времена кончились, мы снова были слагаемыми, но не суммой. Вместо x+y=z вернулась ненаучная конструкция x+y=x+y. Вот такая странная, но вполне жизненная математика, где конечная z в уравнении появляется, только если оба неизвестных идут навстречу друг другу.

Глава 4

Проснулся от счастливой неги. Тело пело и плясало. В сочном потягивании я раскинул руки… и они что-то задели. Окнам полетел нервный приказ открыться, и тут вспомнилось все. И увиделось, если так можно сказать.

Приткнувшись ко мне спиной, Челеста умиротворенно посапывала. Когда только перебраться успела. Корабль меня не будил — угрозы не было.

А тело мое, напомню, не только пело, но и плясало. Потворствовать инстинктам я не собирался, потому дотянулся до халата и прикрыл девушку. Пусть спит. Сон — лучшее лекарство. Надеюсь, с ней все в порядке, и она снова девушка, а не капризный малыш. Когда это подтвердится, мы вместе порадуемся. И — вновь здравствуй, мир, прощай, угрюмое трезвомыслие! Раскрасим унылость во все цвета радуги, пусть, даже если не хочет, выглядит радостно! А там и до глубинных перемен недалеко, главное — начать. В общем, всем счастья и чашечку кофе, а желающим — шампанского! Аминь! Аллилуйя! А также полундра, отдать швартовы и свистать всех наверх!

Челеста сонно скинула халат:

— Нон вольо!*

*(Не хочу!)

Вторая и третья попытки прошли с тем же успехом. Попутно меня обозвали кем-то. И… не узнали.

Надежды рухнули. Я вылез из будуара.

Челеста выползла из постели только к завтраку, когда я уже громко чавкал, нарочно стремясь разбудить. Изумленно уставившись на пищевые щупальца, она долго играла с ними, прежде чем съесть. Халат, шорты, юбка и платье вновь были с негодованием отвергнуты. Она даже белья надеть на себя не позволила.

Корабль хорошо лечил тело, но не голову. То ли не умел, то ли не хотел. У меня с медициной пути вообще параллельные, каждый шел своей дорогой, а пересекался лишь в неотложных случаях. Как лечить Челесту, я не знал.

Может, она все вспомнит, если попадет в места, где случалось хорошее?

Мы полетели к пингвинам. Мимо проносились облака, это вызывало у спутницы не просто детский, а какой-то животный восторг. Я, наблюдавший с капитанского места, казался ей грозным посторонним дядей вроде тех, кем мамаши пугают отпрысков: «Будет плохо себя вести — отдам этому дяде!»

Антарктика встретила суровостью и мраком. Плотной стеной валил снег, завывала вьюга, в отношении которой моя подопечная проявила искреннее любопытство.

— Коза?*

*(Что это там?)

Со словом «коза» обычно связан вопрос, скорее всего, меня спрашивают про снег. Если девушка забыла столько всего, то про снег подавно.

— Кусачие белые мухи, — объяснил я с грустью.

Как грудничку на руках у матери. Ее бы на ручки, да сисю в рот. Количество оставшихся включенными извилин показывало, что моя юнга (в отношении девушки, думаю, в этом роде говорить позволительно) недалеко ушла от указанного состояния, но находившееся передо мной недоразумение обладало собственными сисями. Это рвало мозг. На расстоянии протянутой руки — живая женщина в самом соку, а толку?!

Челеста прыгала от одной части панорамы к другой, пытаясь заглянуть за край. Ликованию и вопросам не было конца.

Пингвинов пришлось искать. До побережья, где они обитали, бушевавшая неподалеку вьюга не дошла. Сквозь мутную пелену светило солнце, это радовало, иначе как объяснить большой глупышке, что на электросварку смотреть нельзя? А ярко-яростное ядерное солнце на искряшем снегу будет хлеще сварки, поскольку сразу везде. Возможно, корабль вылечит слепоту, но лучше не доводить.