Олени - [7]
Знакомым путем, через дверь под оленьими рогами, которую больше никто никогда не закроет, я вернулся в комнату, и она уже казалась мне своей.
Но мне не сиделось на месте, поэтому, после еще одной, весьма познавательной экскурсии в ванную и в соседнюю комнату (это оказалась спальня, где я нашел два сложенных шезлонга), я вышел на балкон, прихватив один из них.
Удобно устроившись, я стал смотреть в темное, с просветами, полными звезд, небо. Воздух был таким свежим, что, вздохнув поглубже, я почувствовал, что у меня закружилась голова — даже сильнее, чем от ракии.
Захотелось курить. Но сигарет не было. Сколько раз я обещал Елене бросить, а бросил только после ее исчезновения. И целое лето не курил.
Целое лето без Елены. А я так верил, что этим летом мы снова будем вместе, как и в прошлом году.
Только сейчас мне пришло в голову, что впервые за целый день я ни разу не вспомнил о Елене. Сегодняшний день в лесу как будто стер из моей памяти воспоминания, не дававшие мне покоя все это, уже ушедшее, лето.
Я снова погрузился в звездное небо. Паскаль где-то сказал, что бескрайнее звездное пространство внушает ему ужас. Но меня это огромное небо с мириадами мерцающих звезд не пугало. Наоборот — наполняло душу глубокой, мирной тишиной и покоем.
Не помню, сколько я так сидел, сколько раз нырял в этот звездный океан, прежде чем отправился спать, буквально провалившись в глубокий сон без сновидений. Помню только, что за миг до этого я сказал себе: «Сегодня было третье сентября».
На другой день я проснулся рано, удивительно бодрым, и сразу же вскочил с кровати. Настежь распахнул слегка прикрытое на ночь окно, через которое вливались лесные потоки, напоившие мой сон — такой здоровый и глубокий. Солнце уже взошло, но все еще пряталось за темным сосновым бором, из которого выползали рваные клочья утреннего тумана.
Я наскоро оделся и вышел с намерением немного пробежаться по утреннему лесу, прежде чем заглянуть к старикам. Но, оказывается, они уже встали, и дед Йордан позвал меня завтракать. Я снова пил пахучий чай из душистых трав, съел два куска хлеба с маслом, посыпав его сверху молотым чабрецом и перцем, потом выпил и кружку молока. И, уже снова входя в лес, подумал чуть виновато, что опять не сказал старикам, что никакой я не «управляющий», если они вообще помнили об этом.
На этот раз я бродил по другим местам. Да и лес казался мне иным — не только поэтому, наверное, но и потому, что было утро. Не раз я останавливался отдохнуть у ручьев и речушек или на огромных солнечных полянах, вслушивался в то звенящую, то жужжащую тишину, в пение и щебетание птиц.
Но самым прекрасным моим переживанием стала встреча с серной. Она появилась далеко от меня, на самом краю круто спускающейся вниз поляны, из-за пламенеющего оранжево-красного куста, посмотрела в мою сторону — как мне показалось, совсем без испуга — и через мгновенье, встрепенувшись, грациозно развернулась и исчезла в глубокой тишине леса.
К обеду я вернулся, и мы со стариками снова сели за стол. Теперь уж я им признался, что никакой я не «управляющий», а просто студент, случайно попавший сюда после моря, и что скоро уеду. (Правда, про себя я уже решил, что побуду здесь до начала учебного года — отдых в горах после не слишком удачного отдыха на море был бы мне весьма кстати). Но на стариков мое признание не произвело особого впечатления. Мы еще немного посидели, на этот раз дед Йордан достал бутылку красного, немного кисловатого, вина, мы выпили, а потом старик дал мне понять, что хочет лечь отдохнуть. Я уже узнавал обычаи и ритуалы этого дома, понемногу привыкая к ним.
Вернувшись к себе, я тоже сладко поспал — даже дольше, чем старик, потому что он разбудил меня осторожным стуком в дверь. В руках он снова держал связку ключей. Но может быть, они уже не нужны, ведь дворец больше не запирается? Однако старик пришел по другому поводу — он хотел показать мне весь дворец.
Ну, раз уж меня не собираются выгонять и мне так хорошо в этих спокойных и красивых горах вдали от мира людей, и коль скоро я решил остаться здесь до начала занятий, почему бы и не познакомиться с давшим мне приют убежищем, тем более — настоящим дворцом, возможно, скрывающим интригующие тайны?
Сначала старик открыл по очереди все комнаты верхнего этажа. В основном это были спальни. И хотя здесь явно выдерживался единый стиль обстановки и почти вся мебель была закрыта от пыли одинаковыми чехлами, комнаты различались (помимо картин, гравюр и абажуров разных оттенков) еще и расстановкой и обивкой мягкой мебели, цветом обоев и ковров — наверное, их так и называли: «бежевая» комната, «зеленая», «синяя», «красная», «золотая». Больше всего меня заинтриговала библиотека — большие шкафы со стеклянными дверцами, заполненные книгами в добротных переплетах. Я решил, что подробнее осмотрю ее в ближайшие дни, а на вечер возьму себе что-нибудь почитать. Рядом с библиотекой была небольшая комната — салон для курения (если судить по чересчур большому числу пепельниц) или для игры в карты (если, опять же, судить по тому, что все три круглых столика, вокруг которых располагались кресла, были инкрустированы по дереву перламутровыми фигурами игральных карт).
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».