Олени - [5]

Я оглядел всю просторную комнату. По обе стороны от двери располагались окна, сквозь которые уже пригревало солнце, слева — еще два, с пестрыми занавесками, а под ними, рядом с лавкой, идущей вдоль стены и покрытой грубым домотканым покрывалом, стоял низенький комод. В глубине была видна широкая двуспальная кровать, тоже под пестрым покрывалом, а рядом — большой деревянный шкаф с застекленными дверцами и множеством ящичков. Дверь за шкафом, очевидно, вела в другие помещения дома. Правая, северная, стена была «хозяйственной». Рядом с печкой расположились кухонные шкафчики — один низкий, а второй повыше, для посуды. Дальше была раковина и чуть сбоку — камин или, точнее, настоящий очаг. По стенам — связки перца и лука, маленькие тыковки-горлянки, еще что-то из посуды, а на шкафу красовалось несколько штук лимонно-желтой, будто светящейся изнутри айвы. Удивительной чистотой дышала вся эта комната, полная разнообразных приятных и вкусных домашних запахов.

Пока я осматривался, женщина налила мне в большую фарфоровую кружку пахнущий травами чай, а старик сел напротив, подтолкнув поближе блюдце с таким же пахучим медом. Вскоре старуха принесла завернутую в полотенце буханку хлеба и, развернув, положила на стол, поставила тарелку с большим куском брынзы и, наконец, села рядом с мужем.

Они простодушно уставились на меня и смотрели с таким умилением, будто я был их блудный сын, вернувшийся домой после долгой отлучки, хотя по возрасту я, скорее, годился им во внуки. Я тоже смотрел на них со все большим доверием и, хотя вид и запах свежего хлеба, брынзы, меда и чая пробудили во мне волчий аппетит, есть все же не осмеливался.

Но старик улыбнулся ободряюще, а старуха добавила:

— Ешь, ешь, ты, небось, голодный. А твой дедушка Йордан молчит, потому что его громом ударило, вот он и онемел. — Когда и как его громом ударило, я не понял. Но дед Йордан (ну вот, значит, и познакомились) кивнул, словно подтверждая ее слова, и я протянул руку за хлебом.

Пока я ел, прихлебывая чай из кружки, старики все с тем же умилением смотрели на меня, а мне казалось, что я попал не просто во дворец, а в какую-то волшебную сказку. Меня уже не смущал вопрос об «управляющем», хотелось лишь отдохнуть немного, а потом я все им объясню, недоразумение развеется, и я уйду.

Я наелся, женщина (она тоже представилась, ее звали баба Ивана) проворно поднялась с места, куда-то вышла ненадолго и принесла другую фарфоровую кружку с еще дымящимся теплым молоком.

— Вот, попробуй, испей нашего молочка.

А я все пытался отгадать по их ласковому говору, на каком диалекте они говорят. Во всяком случае, не на языке представителей одного строптивого сельского племени, что водится в окрестностях столицы.

Я выпил молоко под умиленно-светлыми взглядами стариков, а потом дед Йордан поднялся, и по улыбке в его глазах я понял, что должен пойти с ним.

Мы снова прошли через лабиринт из цветов, кустов и деревьев, за которыми домик стариков прятался от дворца, и оказались у его теневой стороны.

Только сейчас я заметил под балконом второго этажа большую темную дубовую дверь между фонарями из кованого железа в зарослях плюща. А над дверью — огромные ветвистые оленьи рога на деревянной плите, на которой большими буквами в готическом стиле была сделана надпись:

«ОЛЕНИ».

Преодолев несколько каменных ступенек, старик вытащил связку ключей и открыл тяжелую дубовую дверь. Мы окунулись в темноту со специфическим запахом музея, в которой мой проводник сразу исчез. Я только слышал, как он открывает еще одну дверь. И через мгновенье стройные ряды электрических свечей в красивых канделябрах осветили длинный коридор, в глубине которого как будто поджидала нас высокая двустворчатая дверь, таинственная и влекущая своим мрачным благолепием. Но старик повел меня не к ней, а свернул направо, под арку, и я пошел за ним вверх по винтовой лестнице с резными перилами.

На втором этаже мы вышли в еще более длинный коридор, освещенный теми же лампами в канделябрах. Мягкий бесшумный ковер вел нас мимо дверей, словно застывших в своих торжественных фраках, мимо старинных гравюр в изящных рамах в простенках. Наконец, старик остановился перед дверью в самом конце коридора, открыл ее, и мы снова оказались в темноте. Я помог ему раскрыть деревянные ставни на окнах, балконную дверь — и нас захлестнуло светом разгорающегося дня.

Теперь уже я мог спокойно оглядеть большую, с высоким потолком комнату — широкая кровать, застланная шерстяным одеялом теплых тонов, письменный стол с настольной лампой, низкий столик с двумя креслами перед ним, гардероб и стеклянный шкаф-горка с явно дорогой посудой. Еще одна дверь, на которую указал старик, вела в просторную ванную комнату, облицованную декоративным кафелем. Я полюбовался стильной ванной, каких уже давно не делают, захотелось прямо сейчас в нее погрузиться. Но старик что-то еще хотел показать мне — соседнюю комнату, затемненную ставнями. Я решил, что осмотрю ее позже, и остался в светлой комнате, чистой и на удивление прибранной, как будто здесь ждали гостя. Гостем, очевидно, был я — кивнув в сторону кровати, старик улыбнулся своей доброй понимающей улыбкой и оставил меня одного.