Оле, тореро! - [42]

— Ужасная глупость.

— Ну, это по-вашему…

— Вы совершили две ошибки, дон Фелипе. Во-первых, вам неизвестно, что я люблю Консепсьон по-прежнему, а во-вторых, уж если бы я хотел отомстить, то убил бы не Луиса, а его жену. Ведь не силком же он тащил ее к венцу! Консепсьон сама предпочла мне другого. Так что обманула меня она, а не Луис.

— И однако, Эстебан, ты только что говорил мне, что Луиса снова терзает страх, — вмешалась Консепсьон.

Марвин насмешливо хмыкнул, и жена Луиса повернулась к нему.

— Но он просил меня убедить мужа навсегда отказаться от боя быков!

— Справедливо предполагая, что дон Луис откажется!

— Возможно… И все же, дон Фелипе, есть и другой аргумент в пользу невиновности бедняги Эстебана: он не может сообщить мне о муже ничего такого, чего бы я уже не знала. Я совершила ошибку, но я из тех, кто готов платить за свои промахи.

Слова Консепсьон, очевидно, тронули моего обвинителя. Но он ушел не попрощавшись.

Луис отдыхал в Альсире, утратив воинственный пыл и отказываясь от тренировок под тем предлогом, что выступать предстоит в Уэске, а арагонцы, которых, не знаю почему, он всегда ненавидел, и так получат за свои деньги больше, чем заслуживают. Я же поехал в Мадрид выполнять печальный долг, снова выпавший на мою долю.

Добравшись до жалкой дыры, где обитала Ампаро вместе со своими семью малышами, я почувствовал, что от волнения у меня подкашиваются ноги. Вдова Рафаэля неподвижно сидела на стуле, положив длинные руки на фартук.

— Что вы хотите? — просто спросила она.

— Сеньора, я пришел…

— Вы отняли у меня Рафаэля… Больше у меня нечего забрать. Так чего же вы хотите?

— Вы получите крупную сумму, это поможет вам устроиться немного лучше…

— Ну и что?

— Ничего. Просто я хотел сказать, что разделяю ваше горе…

— Лжец!

— Но, сеньора…

— Лжец! Никому никогда не было дела до нас… Никто не спрашивал, сыты ли мои дети, а ведь они всегда голодали, сеньор. Никто не помог Рафаэлю найти работу, чтоб мы могли как-то прожить. И вот теперь вы говорите, будто его смерть кого-то волнует? Гнусный обманщик!

— Уверяю вас…

— Прочь!

Что тут скажешь? Оставалось лишь уйти. Я не сердился на Ампаро, а… напротив, испытывал глубокий стыд. В сущности, дон Фелипе не так уж ошибался, заявляя, что на моей совести две смерти.

Вернувшись в Альсиру, я с удивлением обнаружил там дона Амадео. Он якобы случайно оказался неподалеку и пришел засвидетельствовать нам свое почтение. Предлог показался мне тем более странным, что через день мы собирались все вместе ехать в Уэску. У нашего импрессарио, несомненно, была какая-то задняя мысль, и мне не терпелось выяснить, в чем дело. Рибальта обнаружил свои намерения сразу после завтрака. Мы еще сидели за столом.

— Вы ездили к вдове несчастного Алохи, Эстебан?

Дон Амадео прекрасно знал, что я выполнил свой печальный долг. Так к чему подобный вопрос?

— Да, конечно…

— Грустная миссия, дон Эстебан… Сначала Гарсия, потом Алоха… Кто следующий?

К чему он клонит? Во всяком случае, Рибальта нашел весьма странный способ успокоить Луиса перед корридой. Впрочем, матадор спокойно ел фрукты и, казалось, ничего не слышит. Не получив ответа, дон Амадео смутился, но все же продолжал:

— У меня к вам трудный и даже довольно деликатный разговор… Так что прошу вас немного помочь мне…

Мы с любопытством воззрились на него.

— Дело вот в чем… Эти две смерти меня глубоко огорчили… и, хотя я потеряю много денег, так что даже вряд ли сумею расплатиться со всеми долгами, все же я не стану обижаться на дона Луиса, если он решит оставить арену…

Так вот оно что! Вальдерес удивленно поглядел на импрессарио.

— Я? Решу уйти? Но… почему?

Дон Амадео еще больше смутился.

— Ни за что на свете, — пробормотал он, — я не хотел бы, чтобы с вами случилось какое-нибудь несчастье, дон Луис. В конце концов, это ведь мне пришла в голову мысль вернуть вас на арену…

— И я очень признателен вам за это!

— Да, но я чувствую ответственность и по отношению к вам, и к сеньоре…

Луис оттолкнул от себя тарелку.

— Послушайте, дон Амадео, объяснимся раз и навсегда. Вы организуете выступления, а я выступаю. Когда вам надоест устраивать корриды, скажите. А если меня утомят бои, я уйду, не спрашивая разрешения ни у кого. Давайте так и договоримся! А теперь, если вы опасаетесь за свои деньги…

Дон Амадео подскочил на стуле как ужаленный.

— Да не за деньги я боюсь, дон Луис, а за вас!

— В таком случае можете успокоиться, амиго. Я вовсе не жажду отправиться на тот свет и приму все необходимые меры предосторожности.

Консепсьон так сухо, что все мы даже удивились, прокомментировала заявление мужа.

— Так ты, значит, думаешь, что Гарсия и Алоха хотели умереть?

Вальдерес схватил тарелку с десертом и так свирепо шарахнул ее оземь, что только брызги разлетелись.

— Замолчи!

Еще ни разу я не слышал, чтобы Луис говорил с женой таким тоном. По-моему, его бешенство объяснялось лишь страхом, страхом, чье появление я заметил в Коронье и который с тех пор продолжал свою медленную подспудную разрушительную работу.

— Замолчи, Консепсьон! И вы все тоже молчите! Вы, Рибальта, просто боитесь, что я вдруг сломаюсь, и дрожите за свои грязные деньги!