Оле Бинкоп - [90]

Тогда Мертке решает подобрать себе нового отца, чтобы он по вечерам сидел дома и попридерживал мать.

У Мертке есть учитель. Очень бледный. На виске у него шрам — после войны. Иногда Мертке испытывает неудержимое желание провести указательным пальцем по этому шраму.

Она приглашает учителя в гости и объявляет матери:

— Сегодня к нам придет мой учитель.

— Учитель? А что ты там набедокурила?

Мать выгребает пыль из всех углов, надевает синюю плиссированную юбку. Авось учитель не засидится. Ей надо еще поспеть на районный конгресс сторонников мира.

Учитель приходит. Волосы у него гладко зачесаны, и от них пахнет помадой.

— Вы хотели поговорить со мной?

— По-моему, наоборот. Вы хотели меня видеть.

Смущение. Мертке рассматривает картинки в «Жизни животных» Брема и прислушивается.

На столе кофе и печенье. Разговор не клеится. Мать курит и нервничает. Думает о том, что она уже опоздала на конгресс. Из крана в кухне все время каплет вода. Эта капель ее раздражает. Учитель снимает пиджак.

— Дайте-ка мне плоскогубцы.

Мертке приносит плоскогубцы. Учитель исправил кран. Мертке гордится собой.

Он уходит. Мать бранится:

— Ты соврала. А кто врет, тот и воровать может.

Старческое кудахтанье, досужая болтовня. Мертке гневно хмурит лоб:

— А кто пьет пиво, тот ворует какао.

18

Девочки подрастают. Портфель они носят теперь не за ручку, а прижимают к чуть наметившемуся бедру. Молодые люди провожают их глазами. Роми колдует над своей прической. Сын архитектора посмотрел в их сторону.

— Интересно, на кого — на тебя или на меня?

Мертке не знает.

— Ты не из тех, на кого заглядываются мальчики.

Мертке обижена. Она дуется несколько дней подряд. И Роми прибегает с извинениями.

— Я иногда бываю очень злющая. Это у меня от отца.

А сама думает при этом про задачу по алгебре: хорошо бы, Мертке помогла ее решить. Примирение, крупные слезы, как у кинозвезды.

Сегодня воскресенье. У Курратов — праздник примирения и запах свежего кофе. Сбитые сливки с черного рынка, разные лакомства, разговоры о заграничных модах.

— Папа, когда ты купишь мне заграничные туфли?

Господин Куррат, лейтенант запаса, проводит рукой по безупречной лейтенантской прическе.

— Разве я не приносил тебе бананов?

— Ох, вечно эти бананы, меня уже тошнит от них.

Вдруг является сын архитектора. Откуда он взялся, уму непостижимо. Почему его встречают как родного? Неужели у Роми есть тайны от подруги?

Господин Куррат угощает молодого человека американскими сигаретами. Они садятся в сторонке у курительного столика. Как принято.

Молодой человек выпускает дым через нос.

А дамы говорят о фасонах вязаных кофточек. Выходит, Мертке тоже дама? Вы только подумайте! Здесь она дама. Что бы ни творилось за стенами этого дома.

У Мертке, на ее счастье, есть два уха: одно — глупое, другое — умное. И умное ухо слышит гораздо больше, чем ему положено. Куда же это годится, разве так поступают истинные друзья? Господин Куррат просит молодого человека замолвить за него словечко перед папой-архитектором:

— У нас прибавление семейства — автомобиль. — Словом, нужен гараж.

Молодой человек напускает на себя важность:

— Официальный или левый?

Господин Куррат разливает вино и кивком подзывает дочь:

— Ты бы помогла мне хозяйничать.

По мнению Мертке, нет ничего глупее, чем беседовать с матерью Роми о шляпках и слушать разговоры господина Куррата о «левых» гаражах. Чувствуя себя лишней, она уходит.

Внизу, у покрытого черной пылью пожарного крана, ее перехватывает Роми.

— Мертке, прости, я оставила тебя одну.

На этот раз Роми не удается быстро достичь примирения с худенькой девочкой в стоптанных башмаках.

— Можешь целоваться с этим маменькиным сынком. Меня бы от него стошнило. Он жует резинку.

— Жевать резинку — это современно. — Тут Роми, должно быть, снова вспоминает про задачи по алгебре. Она и для Мертке раздобудет мальчика. Пусть только Мертке научится танцевать, перестанет молиться на красных и выйдет из Свободной молодежи. — Современному человеку не нужна религия.

Мертке оставляет Роми у пожарного крана.

Недозрелый юнец вторгся в школьную дружбу. Кольцо дружбы дало первую трещину.

Проходит год. Еще полгода — и Мертке кончит школу. Учится она старательно, и мать ею довольна.

Однажды под вечер заявляется Роми.

— Могу я по-прежнему считать тебя своей подругой?

— Ты же говорила, что я молюсь на красных?

— Умоляю, прости! — Роми в отчаянии. Сын архитектора ее покинул.

— А он тебе что, до зарезу нужен?

До чего наивное дитя эта Мертке. Роми протягивает ей два письма. Одно — сыну архитектора, другое — отцу, лавочнику Куррату. А Роми, хочешь не хочешь, прыгнет в заброшенную шахту, и маслянистые воды сомкнутся над ее головой.

Мертке хохочет.

Роми утирает слезы тыльной стороной ладони — совсем не так, как принято у настоящих леди.

— Милая Мертке, с тобой никогда не случится ничего подобного, ты не из тех. Ты не проболтаешься. — Одним словом: у Роми будет ребенок, но она не желает быть покинутой матерью: — Мертке, спаси меня!

Мертке больше не смеется. Ребенок в классе, колыбелька на парте. Младенца ведь нужно кормить по часам. Но какой от нее ждут помощи — непонятно.

Роми бросается ей на шею: