Оле Бинкоп - [15]

11

Дома, в кухне, Оле срезает сапоги с ног. Ножницами вспарывает голенища сверху донизу. Жена молча смотрит, как вывертывается наружу овчина. Оле сбрасывает остатки сапог и швыряет их в дровяной ящик возле плиты.

Аннгрет берет их, уносит на чердак и вешает на первую попавшуюся балку. Потом садится на мешок с зерном и плачет. Разрезанные сапоги — это ее поражение.

Внизу, в спальне, Оле переодевается, а галифе выбрасывает в окно. Хочет выбросить и черный сюртук, но соображает: какое же отношение имеет сюртук к сапогам? На ноги он надевает стоптанные полуботинки, которые обычно носит на работу.

Покончив с этим, он идет в кухню, разговаривает с кошкой, разговаривает с собакой, набивает свою трубку, дымит, как паровоз на узкоколейке, и ждет. Ждет, когда жена спустится с чердака, ему надо сказать ей несколько теплых слов. Она сделала из него чучело гороховое, а это уже не пустяк.

Проходит час. На дворе смеркается. Оле набивает восьмую трубку. Он все еще ждет Аннгрет. Наконец он лезет на чердак. Освещенная сероватым светом луны, жена сидит на мешке с зерном.

— Аннгрет!

Молчание. Упрямство накатывает на Оле. Сейчас не его черед просить прощения. Пусть Аннгрет чахнет в лунном свете, покуда не одумается.

В стоптанных полуботинках Оле бредет по смерзшемуся снегу. Овчарка плетется за ним. Ему чудится, что немножко тепла переходит на него от преданного пса.

12

Земля кружится в мировом пространстве. Человек посылает железных голубей и нетерпеливо ждет их возвращения. Он ждет оливковой ветви от братьев с других планет.

В трактире Блюменау пьют мужчины в черных сюртуках. Те, что вернулись с похорон. Кто-то нет-нет да повысит голос, нет-нет да засмеется. Друзья Антона Дюрра заливают горе водкой, его враги подогревают водкой свою радость. Все вместе справляют праздник, который называется «пропивать покойника».

Оле не охотник до сидения в кабаках, но в этот вечер его влечет чадная суматоха.

Кабацкая дверь скрипит. Мороз забрался в ее петли. Клубы пара бьют в лицо Оле.

У двери сидит Рамш. Он подвыпил и далеко вытянул ноги. Оле придется переступить через подбитые мехом сапоги лесопильщика. А его тянет плюнуть на них.

Мешанина голосов, смех, лопотанье.

— Оле!

Ян Буллерт подвигается, чтобы освободить место для Оле. Буллертово лицо пылает, как лопата в кузнечном горне.

— Давай мириться!

Оле чокается с Буллертом. Адамовы яблоки обоих снуют в такт каждому глотку. Буллерт обнимает Оле.

— Кто у вас в штанах-то ходит, почтеннейший? Ты или Аннгрет? Откажись от быка. Устроим завтра его похороны! Идет?

Оле не отвечает. Он слишком трезв для этой бычьей проповеди. Но они пьют и мирятся.

Бургомистр Нитнагель хлопочет, чтобы Оле с ними сравнялся в том, что уже выпито. «Глоток цорндорфской водки приятен каждой глотке!» — написано на рекламном щите у трактирной стойки. Оле пребывает в разногласии с самим собой и всем миром, но он не противится, он пьет.

В синих облаках сигарного и трубочного дыма прячется злой гном. Он скачет от стола к столу — одному крестьянину что-то шепнет на ухо, другого дернет за нос. Оле решил пить и держит свою рюмку наизготовку. Гном, зацепившись за стеклянную ножку, помогает ему раз за разом опрокидывать в рот содержимое рюмки. Гнома зовут «Крестьянский раздор». Он становится все назойливее. Оле глотает быстрей и быстрей. Трех кружек пива, трех стопок водки как не бывало.

Лесопильщик и в теплом трактирном зальце не снял шляпы. Americanlike.[26] Ноги он положил на стул своего подручного Мампе Горемыки. Мампе сидит на самом краешке. Лесопильщик поднимает правую ногу и машет ею, подзывая трактирщика.

— Go to the devil[27], Готгельф! Давай сюда круговую!

Оле отворачивается. Проклятые сапоги! Вот так так! Он не хочет пива от Рамша. Он — нет!

Бургомистр Нитнагель мочит пальцы в пивной пене и разглаживает бородку.

— Ты не пьес, Оле? Пей, пей! Сделай пелелыв в классовой больбе!

Вильм Хольтен тоже отодвигает даровое пиво: Рамш его хозяин, и Рамшево пиво воняет.

— От этого типа — ни глотка!

Лесопильщик хлопает себя по голенищу.

— Ха-ха! Здорово, для моего работника недостаточно хорошо мое пиво! Подымай руку, кто моего пива не хочет!

Тринадцать рук подымаются. Оле вскакивает.

— Подымай руку, кто хочет моего пива!

Опять подымаются тринадцать рук. В зале двадцать пять человек. Мампе Горемыка хочет пива от той и от другой стороны.

Трактирщик ставит на стойку двадцать шесть чистых кружек. Оле не выдерживает.

— Еще тринадцать стопок водки за мой счет.

— I kill you![28] — хрипит лесопильщик. — Хелло, тринадцать двойных для меня!

Пиво шипит, пенится, играет. Водка искрится. Спорщик-гном хихикает. Бургомистр Нитнагель подымается с места.

— Мы последний раз пьем за Антона. Да будет земля ему пухом.

В противной партии тост возглашает Серно. Он встает со скамейки. Скамейка скрипит.

— Мы пьем за жизнь, только за жизнь! Вы видели, что случилось с Дюрром, так ведь? Смерть живо прибирает к рукам человека. Маленький человек валит дерево, но куда оно упадет, знает только бог.

Оле весь, дрожит.

— Значит, ваш бог успел подержать в руках Антонов обед?

Все прислушиваются. Пивной кран шипит, лесопильщик Рамш вскакивает. Шрамы его становятся синими.