Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1 - [4]

10 марта 1961 г. Кафе «Артистическое». Фото А. Капустянского из собрания М. Гизатулина. В левой части узнаваемы актёры «Девяти дней одного года» Т. Лаврова и И. Смоктуновский; в левой части на заднем плане — А. Симонов и В. Паулус

Такая вот предыстория. В «Артистическом» мы законтачили, в том числе, и с нашим студентом-арабистом, будущим кинодраматургом Игорем Ицковым. Директрисой кафе была такая дама «в стиле» — «работница питания, приставлена к борщам», но вполне человеческого свойства. Там наливали недорогой коньяк, там подавали вполне приличные блинчики, и там давали кофе. Как раз то, что мы себе могли позволить. И позволяли. И очень было приятно ощущать себя завсегдатаем. Всегда очень подкупает (и подкупает меня до сих пор), когда ты приходишь — и с тобой здороваются. Ощущение, что тебя знают, — даже если это просто вежливые люди, — всё равно ощущение приятное.

И в это время уже очень популярна была первая десятка песен Булата Шалвовича. Кто из нас первым познакомился с Булатом, не помню, — точно не я: переговоры с ним вели, очевидно, другие ребята из той же команды. Короче, я точно не знаю, кто их вёл. А вот с директрисой мы разговаривали втроём: Асаркан, Ицков и я. И уговаривали её, что надо «пропагандировать новые методы работы с публикой», что надо «привлекать посетителей к культурным мероприятиям». А тем более здесь, говорили мы, когда вы находитесь напротив МХАТа, и тэ дэ и тэ пэ.

Мы её уговорили, и Булат пришёл в оговоренный заранее вечер. Собрать огромную аудиторию нам не удалось. С одной стороны, не закроешь двери, а с другой стороны, своих всех не приведёшь. Короче говоря, каждый приводил по одному-два человека: больше было нельзя. И все мы там уселись. И Булат стал петь. И пел он очень хорошо.

В середине булатовского пения вдруг раздался громкий стук в наружную дверь, которую закрыли, договорившись со швейцаром. Зал затих. Булат замолк… Прозвучал наглый мерный шаг «карающих органов». И тут снующие между столами официантки зашелестели: «Инкассатор… инкассатор… инкассатор…» Стало понятно, что это был именно он. Он получил в буфете деньги и тем же мерным шагом вышел. Никого его явление в конечном счёте особенно не напугало. В том числе и Булата. И мы соответствующим образом продолжили это мероприятие.

Я не помню, чтоб мы сильно напились: денег у нас на это всё равно не было. Булату мы ничего не платили, — я знаю точно. Но всё-таки это был концерт на шестьдесят человек, худо ли, бедно ли. Потом, правда. видимо, в кафе были какие-то проблемы. Почему так говорю — потому что наши инициативы больше не встречали радушного приёма. Такой была моя первая встреча с Булатом. Но и он меня, и я его — с той встречи запомнили.

У нас не было общих посиделок. Тем не менее, был повод близко сойтись, скажем, на «Тарусских страницах», так как редактор альманаха Коля Панченко, его составители Константин Георгиевич Паустовский и Николай Давыдович Оттен, Елена Михайловна Голышева и другие причастные к этому изданию, — вся эта компания была компанией моей мамы. Эпопея «Тарусских страниц» опосредованно проходила и через нашу с мамой квартиру, через наш телефон и т. д. Мать собирала поэтическую часть издания, и, благодаря её усилиям, в нём были представлены стихи, совершенно блестящие по составу. Там были напечатаны: «Шофёр» Володи Корнилова, «Чайная» Давида Самойлова, несколько замечательных стихов Слуцкого, стихи Аркадия Штейнберга. Но с Булатом на «Тарусских страницах» мы не пересеклись. Хотя и я был частью этой тусовки, но вот компании у нас были разные. Мы не совпадали.

В это же время отец написал пьесу под названием «Четвёртый». В Москве её взялся ставить театр «Современник». Отец пришёл в театр и притащил меня. В каком смысле «притащил»? Ему было интересно: большинство актёров были примерно мои ровесники, может быть на год-два старше. И вот эта работа над «Четвёртым», — а я там работал зрителем, — сдружила меня с труппой театра. И в один прекрасный день я оказался приглашённым вместе с Галей Волчёк и тогдашним её мужем Женей Евстигнеевым (ещё Дениса не было на свете, ещё он не родился) к академику Арцимовичу. Поскольку «Современник», при всей своей невероятной нахальности, был всё же театром застенчивых ребят, и видимо, ощущение, что они идут к академику, заставило их каким-то образом искать какие-нибудь «прокладки», — меня они и взяли в качестве такой «прокладки».

Я думаю, что меня он пригласил через Галю Волчёк, но как говорится, приглашение было, разумеется, благословлено Булатом, а услышал я об этом от Гали. И вот ещё что. Я проходил в «Современнике» как знаток поэзии. Ну, и идти на встречу с поэтом, не будучи уверенным: а вдруг там возникнет что-нибудь «поэтическое», а мы не в курсе дела? — это будет неловкость. Я думаю, что элемент этого тут был. Скорее всего, так оно и было. И хотя я не могу считать себя таким большим специалистом, но память моя в этом смысле в те самые годы была феноменальная (я запоминал стихи буквально слёту, иногда с одного прочтения). Поэтому многие стихи я помню в варианте, в каком они мне изначально запомнились, а не в том, в каком потом были записаны. Бывает, вдовы поэтов на меня за это сердятся.