Октябрь 1917-го. Русский проект - [55]
Первоначально инициаторы реформ ориентировались преимущественно на преобразование экономической сферы на путях ускорения социально-экономического развития и научно-технического прогресса. На 1986-87 гг. приходится «ренессанс» идей НЭПа, выраженных в поздних работах В. И. Ленина. По мере «пробуксовки» реформ руководство СССР к 1987-88 гг. пришло к выводу, что в стране построен «тоталитарный социализм» и необходима политическая реформа для его устранения и перехода к демократии. С этого момента перестройка преподносилась на официальном уровне как революция. Вскоре были поставлены вопросы реформирования государственного устройства СССР и перехода к рынку. Эти реформы и стали фактически революцией, приведя к уничтожению советского государства.
С 1987 г. начинается осуществление реформ в экономической сфере, сводящихся к выводу ряда ниш из-под государственного контроля. Принятый в 1987 г. закон «О государственном предприятии (объединении)» предоставлял последним значительные полномочия, сводя к минимуму их ответственность перед государством. Предоставление трудовым коллективам права выбирать директоров способствовало тому, что руководители постепенно освобождались от ведомственного контроля, что подрывало управляемость экономики. Закрепление за предприятиями права бесконтрольного выхода на внешний рынок создавало почву для получения неучтенных государством доходов и снижало заинтересованность предприятий в плановой экономике.
Еще более разрушительные последствия для хозяйства страны имело принятие в 1988 г. закона «О кооперации». Под лозунгом возврата к идеям ленинского кооперативного плана фактически допускалось создание кооперативов при госпредприятиях. Эти кооперативы работали на государственном сырье с нанимаемой государством рабочей силой. Но при этом они получили полную свободу деятельности (выбор ассортимента продукции, установление цен и зарплат и т. д.) и практически освобождались от контроля со стороны государства. Как следствие, началось обналичивание денег, перекачка активов госпредприятий в кооперативы, рост цен на их продукцию, усиление дефицита за счет вымывания дешевого ассортимента и усиление недовольства кооперативами в обществе. Росла теневая экономика, появлялись соответствующие ей новые формы преступности. В 1990 г. начался острый кризис потребительского рынка: как в военные годы, страна была «посажена» на карточки и талоны. Фактически плановая экономика была разрушена, но реальные шаги по переходу к рынку так и не предприняты.[256]
Распад единого экономического пространства во многом спровоцировал дезинтеграцию союзного государства.
Советский Союз к концу перестройки столкнулся с опасностью утраты экономического суверенитета. Быстрый рост дефицита бюджета, размера внешнего долга, сокращение золотовалютных резервов делали все более актуальной экономическую помощь Запада. Но западную элиту устраивал вариант контролируемой деградации СССР.
Политика гласности явилась на практике снятием цензурных преград перед пропагандой противника. В рамках гласности начался масштабный пересмотр отечественной истории. Конечно, интерпретация ее в советской историографии уже тогда устарела. Но на смену старым мифам нередко приходили новые. При этом, в отличие от прежних мифов, новые носили разрушительный характер по отношению не только к официальной идеологии, но и к государству в целом. Развенчание практически всех советских руководителей и практически всего, что осуществлялось под их началом – Октябрьской революции, военного коммунизма, индустриализации, коллективизации, якобы неумелого ведения Великой Отечественной войны, целинного проекта, гигантских строек и т. д. – подводило общество к выводу о тупиковости советского проекта и нереформируемости государственной системы. Отдельные попытки противостоять огульному отрицанию как советской, так и отечественной истории вообще (статья Н. Андреевой «Не могу поступаться принципами» в «Советской России») наталкивались на жесткую реакцию горбачевской команды. Гласность в ее перестроечном варианте стала фактором подрыва ценностных оснований государства. Смягчение отношения к Церкви, выразившееся в торжествах по случаю крещения Руси, сопровождалось, с другой стороны, с распространением оккультизма, магических практик, деятельности сект, иностранного религиозного проповедничества.
Впервые после 1920-х годов СМИ захлестнула волна русофобии. Протест против кампании русофобии заявляли в своем обращении к властям ведущие отечественные писатели – «Письмо 74-х»: «Под знаменами объявленной «демократизации», строительства «правового государства», под лозунгами борьбы с «фашизмом и расизмом» в нашей стране разнуздались силы общественной дестабилизации, на передний край идеологической перестройки выдвинулись преемники откровенного расизма. Их прибежище – многомиллионные по тиражам центральные периодические издания, теле– и радиоканалы, вещающие на всю страну. Происходит беспримерная во всей истории человечества массированная травля, шельмование и преследование представителей коренного населения страны <…> Тенденциозные, полные национальной нетерпимости, высокомерия и ненависти публикации «Огонька», «Советской культуры», «Комсомольской правды», «Книжного обозрения», «Московских новостей», «Известий», журналов «Октябрь», «Юность», «Знамя» и др. вынуждают заключить, что пасынком нынешней «революционной перестройки» является в первую очередь русский народ. <…> Люди русского происхождения – ежедневно, без каких-либо объективных оснований именуются в прессе «фашистами» и «расистами». <…> Русофобия в средствах массовой информации СССР сегодня догнала и перегнала зарубежную, заокеанскую антирусскую пропаганду. <…> Русский человек сплошь и рядом нарекается «великодержавным шовинистом», угрожающим другим нациям и народам. Для этого лживо, глумливо переписывается история России, так, что защита Отечества, святая героика русского патриотического чувства трактуется как «генетическая» агрессивность, самодовлеющий милитаризм. <…> «Прогрессивная» пресса, в том числе и органы ЦК КПСС, насаждает кощунственное понятие «русского фашизма»…»
