Окраина - [101]

Первый пункт повестки дня — присяга. Ее приносят три депутата, избранные дополнительно — следствие текучести городского населения. Прежние депутаты, на место которых избраны директорша школы, железнодорожник и Франтишек, были — все трое — переведены в течение одного месяца. Одного перевели на работу в областной центр, двух других в Прагу. Слово «переведены» председатель многозначительно выделяет, вызывая вздох у прочих членов Национального комитета. Франтишек знает: на каждом собрании закономерно обнаруживается какой-нибудь радикал со склонностью к крайностям. Он не то чтоб так уж настаивает на этих крайностях, напротив, его выступление рассчитано на неизменный ритуал, когда все его уговаривают и он наконец соглашается с видом покорности судьбе. Не составило исключение и это заседание. С момента, когда заговорили о переводе прежних депутатов по семейным обстоятельствам, один из присутствующих, человек среднего возраста, стал проявлять беспокойство. Он недовольно качал головой, что-то про себя бормотал и всячески делал вид, будто не догадывается, какое он привлекает внимание. Это опытный игрок, и прицел его точен. Секундой позже председатель перешел бы к следующему вопросу. Секундой раньше недовольный не получил бы слова. А сейчас он его получает.

— Не верю я в семейные обстоятельства! Молодой учитель, инженер, врач с большим энтузиазмом вызывается работать в пограничье, здесь его выбирают в органы народного управления, доверяют ряд функций, а он каждое воскресенье ездит в Прагу и рассказывает там сказочки о том, как он строит пограничье и какую политическую работу ведет. Потом вдруг у него серьезно заболевает мать, и готово дело — его переводят. Кто ж откажется от молодого производственника, к тому же работавшего на выборных должностях! Предлагаю: тех, кто уходит от нас, не освобождать, а исключать.

И человек средних лет садится удовлетворенный, как режиссер, чьи указания актеры обязаны добросовестно выполнить.

— Вообще-то надо бы когда-нибудь ввести такую практику! — раздается с одного конца стола президиума.

— Но как знать, вдруг у человека действительно уважительная причина, — возражает противоположный конец.

И разгорается спор, и длится до тех пор, пока председатель не выступает с фатальным открытием: какие бы причины ни выдумывали те, кто хочет уехать из пограничья, оставшиеся члены Национального комитета все равно должны исполнять свои каждодневные обязанности, хотя они, как ни верти, почти невыполнимы…

Радикал и несколько его сторонников оскорбленно умолкают. Председатель просит присутствующих встать и прочитать текст присяги. Из трех новых депутатов Франтишек последним пробормотал:

— Обещаю…

По-видимому, здесь принято, чтоб вновь избранные произнесли несколько слов, и в зале воцаряется тишина; железнодорожник довольно неуклюже толкает Франтишка ногой под столом. Тот умоляюще вскидывает глаза на директоршу школы, но она его взгляда не видит, так как смотрит вниз. Франтишек поднимается с места, и все облегченно вздыхают.

— Благодарю за доверие и буду стараться… мы будем стараться, — пролепетал он почти невразумительно; потом, махнув в отчаянии рукой, вдруг сказал: — Простите! Я то и дело благодарю за доверие и обещаю оправдать надежды, вот и сейчас повторяю то же самое, но ничего при этом не думаю… Совсем я от этого дурак дураком, уж и не знаю, кого благодарю, чьи надежды не должен обмануть. Не надо было меня выбирать. Это я понял только сейчас. Но вас я благодарю и ваши надежды оправдаю…

Франтишек, сын Жидова двора, который тщательно остерегается обнаружить свое интеллектуальное превосходство, чтоб не обидеть ненароком какого-нибудь батрака, болезненно воспринимающего любое проявление несправедливости и заносчивости, осторожно озирается, смущенный собственной импровизацией. Она кажется ему столь же тягостной и неуместной, как если бы он в разговоре с Псоткой упомянул о физиологическом растворе. Но минута всеобщей растерянности коротка, очень коротка. И вот уже разрозненные хлопки, кто-то засмеялся — и разом, дружно зааплодировали все.

Собственно повестка дня заседания приводит Франтишка в отчаяние и убеждает его, что он никогда не постигнет тончайших нюансов жизни города, в котором решил остаться навсегда.

Ясно, что в сопоставлении с новой функцией беспокойство Франтишка насчет того, где и как проводит Квета субботы и воскресенья, когда она не с ним, кажется довольно мелким. К сожалению, и поныне не решен вопрос, сколько времени надо отдавать человечеству, а сколько — человеку. Это уж зависит от индивидуального подхода. И Франтишек мучается. Мучается он до тех пор, пока не решается сделать то, что должен был сделать с самого начала.

Но в субботу, встретившись с Кветой, он чуть было не отложил задуманное. Ведь каждая встреча с ней — маленький праздник, а сегодня — праздник вдвойне, потому что на дворе июнь, склоны пограничных гор пламенеют цветами шиповника, а высоко над кустами вознесены цветущие кроны груш, яблонь, черешен. В городе, правда, пахнет прогорклым растительным маслом, шоколадом и нашатырным спиртом, но что это в сравнении с тем, что город затоплен морем цветов, сливающимся с белыми облачками! Даже трудно понять, облака ли проплывают по небу или то плывет белый цвет деревьев… Так бывает, когда твой поезд стоит, а состав на соседнем пути начинает трогаться.