Окраина - [106]

– Но он может не согласиться.

– Тогда по крайней мере поговорите с ним и расскажите ему о том, что здесь происходит. Узнайте, знает ли он, что надо делать.

Другие уже начали подозрительно поглядывать на них, и Агафья отпустила Семена, левой рукой придержав Библию, которую держала в правой.

– Иди, – сказала она. – Поговори с ними. Расскажи им.

Семен кивнул и отошел в сторону.

– Я тебе верю, – сказал он.

Агафья улыбнулась ему в ответ.

Уже темнело и становилось еще холоднее. Было видно, что у остальных членов общины был какой-то план, и она надеялась, что они пригласят еще кого-то для проведения очередного ритуала. Она сомневалась, что это сработает, но для этого их должно быть десять человек. На всякий случай.

Все они пристально смотрели на нее, ожидая, когда она уйдет. Зажав под мышкой свою Библию, Агафья двинулась через центр города, уже полный длинных теней, в сторону дома.

Но она не успела отойти далеко – как раз поравнялась с магазином скобяных товаров и остановилась на углу дороги, глядя по сторонам, – когда справа от себя увидела небольшую темную фигуру. Это был маленький человечек с бородой, который переходил улицу. Сердце Агафьи забилось.

Dedushka Domovedushka.

Раньше она никогда его не видела, но сразу же узнала. В его внешнем виде чувствовалось что-то неземное. Что-то говорило, что он не человек, и хотя он выглядел спокойным и доброжелательным, при виде его она почувствовала страх.

Когда ее отец увидел Главного в Доме в Мексике, это произошло совершенно случайно – ему просто повезло, и случилось это тоже при заходе солнца. Отец так никогда и не понял, было ли это благодаря особым свойствам света заходящего солнца, или сыграло роль то, что они находились как раз на границе дня и ночи, или Главный в Доме позволил ему увидеть себя, – но он никогда не сомневался в том, кого именно увидел, так же как и остальные члены семьи.

И теперь Агафья поняла почему. В этом мужичке было что-то такое… что-то такое значительное, что он выглядел реальнее, чем окружавшая его действительность.

Только подумав об этом, она решила, что он хочет, чтобы она его увидела.

«Но чей он Главный? – подумала Агафья. – Откуда он появился? И почему хочет ей что-то сообщить?»

Мужичок повернулся к ней, улыбнулся и махнул рукой, чтобы она шла за ним.

И Агафья последовала за ним в Рашнтаун.

Она двигалась на большом расстоянии от него, готовая в любой момент сорваться и бежать, хотя и сомневалась, что сможет от него освободиться. Но он не демонстрировал никакой агрессии и не пытался схватить ее, поэтому, замерзшая, уставшая и насквозь продуваемая ветром, Агафья следовала за ним по пустым аллеям и улицам, по дороге, которую он, казалось, выбрал намеренно, чтобы избежать столкновений с другими пешеходами. Они поднялись до половины каньона и вошли в руины Рашнтауна.

Агафья не могла вспомнить, когда была здесь в последний раз, но она прекрасно помнила план района и еще до того, как они пришли на место, поняла, куда он ее ведет и что хочет ей показать.

Мужичок пересек двор, заросший засохшей растительностью, которая была выше его головы, и взобрался по шатким остаткам лестницы к входной двери.

К входной двери их старого дома.

Агафья осталась стоять перед этой дверью, и воспоминания о последнем дне и ночи в этом доме полностью захватили ее. Она дала торжественную клятву никогда сюда не возвращаться, обещала сама себе, что никогда больше не приблизится к этому месту, – но вот она стоит здесь и решительно и твердо смотрит в свое прошлое, хотя еще неделю назад не могла об этом и думать. А сейчас это было необходимо.

Она хорошо помнила, что тогда произошло, что они тогда совершили…

Все произошло во время празднования Дней меди. В те времена это событие еще не привлекало туристов со стороны. Типичный местечковый праздник – праздник шахтеров. Правда, шахтеров было уже не так много – шахту к тому времени закрыли. Она была закрыта еще до того, как в городе появились первые молокане, но это совершенно не остановило некоторых наиболее воинственных безработных шахтеров, которые решили использовать молокан в качестве козлов отпущения. При этом они винили русских не за то, что шахта истощилась, и не за то, что владельцы решили, что дешевле будет перенести ее, чем продолжать добывать медь из истощенной породы, – они винили их за то, что потеряли работу. Ферма молокан была вполне успешна, и это сфокусировало их гнев и позволило им увидеть необходимую в тот момент разницу между их собственной катящейся под откос жизнью и успехами чужаков.

Часть этой ненависти досталась и мормонам, которые тоже жили хорошо, если не сказать процветали, в эти экономически тяжелые времена, имея у себя в домах и в храме достаточные запасы еды. Но основной удар пришелся на молокан. Они были пришлыми – странно одевающимися, странно говорящими и не верящими даже в войну. Они хотели жить в этой стране, но при этом не хотели за нее воевать, и это выводило из себя многих местных жителей.

Зерна того, что случилось в ночь с субботы на воскресенье, были посажены в пятницу, в первый день праздника. В тот вечер бары предлагали бесплатную выпивку всем бывшим шахтерам. Всего год назад закончилась Первая мировая война, и владелец одного из баров взгромоздился на импровизированную трибуну и стал вещать о том, что видел в Европе и как важно для любого мужчины быть готовым защищать свою страну, когда это потребуется. Гремучая смесь из алкоголя, шахтеров и военной темы привела к тому, что – то тут, то там – стали раздаваться длинные и пьяные обличительные речи, направленные против молокан и их антиамериканского образа жизни. В субботу утром это стадо шахтеров в основном проспалось и встало как раз к ярмарке, которая начиналась во второй половине дня, но к субботнему вечеру они опять стали напиваться, злые оттого, что на этот раз им приходилось самим платить за выпивку.