Окопов. Счастье на предъявителя - [12]

– Не ври! – вдруг закричала бабушка. – Ты уже с фингалом сюда пришел. Я сама видела! – Он что, действительно, сам сюда пришел? – спросила доктор, не отрываясь от писанины. – Да. И еще заяву накатал, – ответил капитан. – Прикольно. – Хочешь поржать? – Давай, только быстрее, – ответила докторица закончив писать и ставя маленькую печать на бланке. – Через пару часиков у нас начнется… Пред праздником же… Дэпээсники лишенцев начнут поставлять. Только и успевай оформлять алкашей. Капитан достал из ящика написанное Николаем Анатольевичем заявление и протянул его женщине. – Мой юрист с двумя неизвестными похитили загранпаспорт, – читала вслух она. Потом пожала плечами. – Ну и что здесь смешного? – Дальше, – подсказал капитан. – В дополнение к сказанному, – продолжила читать она и через некоторое время стала изредка выдавать смешки. – Бумажник, часы, права, выбили зуб! – уже сквозь смех говорила она. – Это еще не все, дальше! – В дополнение к сказанному… Портфель, контракт, … Тридцать тысяч долларов?!… Влили в рот коньяк?! – последние слова она уже произносила всхлипывая от смеха. Капитана это тоже веселило. Он вытащил из-под стола пакет, передал женщине-доктору и сквозь смех добавил: – Так у него еще и дом забрали! В кармане две с половиной тысячи нашли. Говорит, их грабители подсунули. Женщина зашлась в хохоте. – Да ладно!… Во дает!… Девчонкам расскажу! Вслед за доктором и капитаном в кабинете стали смеяться все: и невзрачный мужичок, и бабка, и толстый сержант. Николай Анатольевич сидел, свесив голову. Здесь потешались над его несчастьем, абсолютно не веря в то, что оно на самом деле случилось. Люди заливались смехом над ним, но так, как будто его и не было в кабинете. С ним обращались как с какой-то вещью, которую рассмотрели с разных сторон и поставили в угол, больше не удостаивая вниманием, но при этом, продолжая ее обсуждать. Он сюда пришел за справедливостью, а получил еще большую несправедливость, да еще и этот издевательский смех. Оглушенный смехом, он внезапно рванулся, привстал вместе со стулом, запрокинул голову, вытянул шею и заорал во все горло. Его крик был похож на вой волка. Не удержав равновесие, грохнулся на бок вместе со стулом и стал яростно лягать ногами во все стороны, продолжая орать. Капитан моментально стал серьезным. Докторицу это еще пуще развеселило, и она сильнее залилась хохотом. Бабка испугалась и завопила: «Караул!». Невзрачный мужичок выронил свой пакет, в котором что-то разбилось, и забился в угол. В сутолоке толстый старший сержант пытался подобраться к брыкающемуся на полу Николаю Анатольевичу, стараясь не попасться под удар его лягающихся ног. Сколько времени продолжался этот припадок ярости неизвестно. Когда стало отпускать, он валялся со стулом на полу, подвывая, рыча и слабо брыкая ногами. Над ним нависла туша старшего сержанта. В кабинете кроме капитана уже никого не было. – Куда его? В обезьянник? – спросил сержант. – Он там всех взбаламутит. Спать потом не дадут, – ответил капитан со своего кресла. – В дальнюю его. Пусть там бесится. В кабинет еще кто-то вошел. У него вытащили брючный ремень и отодрали пояс плаща вместе с петельками, отстегнули наручники, заломили руки назад и согнутого поволокли по коридору, по лестнице вниз и еще коридор. Лязгнула железная дверь. Его швырнули на пол тесной камеры, где не было ничего кроме стен неприятного сине-зеленого цвета, без окон, с высоким потолком и очень тусклым светом лампочки вверху. Дверь захлопнулась. Клацнул замок. Он некоторое время лежал на полу, чувствуя щекой холод бетона. Слышал удаляющиеся шаги и голоса. Руки свободны. И новый приступ ярости. Вскочил, забарабанил в дверь, бросался на стены, орал и выл, царапался. А ему вторило лишь гулкое, короткое эхо пустых коридоров. Сколько продолжалось это безумие? Может, час? Может, больше? Он постепенно выбивался из сил. Глотки уже не хватало, чтобы орать. Ноги не держали. Стоя на коленях, упершись лбом в дверь, он еще рычал и наносил редкие удары сбитым в кровь кулаком, пока окончательно не обессилил и не впал в забытье. Очнулся от лязга замка. Он сидел на полу, в углу камеры, поджав ноги, с натянутым на голову плащом. Знобило и очень хотелось пить. В камеру зашел вчерашний толстый старший сержант. – Тю! Притих, – сказал он дружелюбно. – Пиднимайся. Идем. Николай Анатольевич с трудом встал. Ноги затекли и не слушались. – Буянить будем? Или браслетики наденем? – спросил сержант. Николай Анатольевич покачал головой. – Тогда выходь, лицом к стене, руки за спину! Его опять провели по гулким пустым коридорам, по лестницам, в знакомый кабинет капитана Красавкина. Тот с прошлого вечера преобразился. Вместо форменного кителя, серый костюм с белой рубашкой с поднятым воротником, где он аккуратно завязывал галстук в полоску. – Доброе утро Николай Анатольевич, – сказал капитан вошедшему, ровняя перед зеркальцем узел галстука. – Присаживайтесь. Как вы себя чувствуете? Николай Анатольевич присел на стул. – У фас попить есть что-нибудь? – спросил он осипшим голосом. Сейчас ему стало очень неловко за свою шепелявость. Поэтому старался приспособиться говорить нормально, в нужное время прикрывая дырку в зубах языком. Постепенно стало получаться. Но все равно, говорил не так как прежде.