Око за око. Этика Ветхого Завета - [191]

Итак, реальность истории, которая представлена нам на страницах Ветхого Завета, имеет авторитет для этики благодарности по причине Божьих действий ради Израиля в прошлом и этики миссионерского намерения ввиду Божьих целей для человечества в будущем.

Реальность этого слова

Слово–откровение

Ветхозаветные писания претендуют на статус откровения. Конечно, с этим можно и не согласиться. Можно сказать, как это делает Сирил Родд (и многие другие до него), что даже если есть Бог, то Ветхий Завет никак нельзя назвать откровением этого Бога. Или же можно вообще отвергнуть существование Бога, и тогда вопрос об откровении отпадает сам по себе. Тем не менее, для христиан авторитет Ветхого Завета, несомненно, связан с реальностью этого слова от Бога. Мы исповедуем, что в этих текстах реальный Бог реально говорил и продолжает говорить, а реальность личности Бога и слова Божьего составляет авторитет, дарующий свободу и устанавливающий границы, как это с поразительной простотой иллюстрирует первая история встречи Бога с человеком (Быт. 2–3).

Откровение находится в центре веры Израиля:

Тебе дано видеть это… чтобы ты знал…

(Втор. 4, 32–40)

О, человек! сказано тебе, что — добро.

(Mux. 6, 8)

Он возвестил слово Свое Иакову,

уставы Свои и суды Свои Израилю.

Не сделал Он того никакому другому народу.

(Пс. 147, 8–9)

Не тайно Я говорил, не в темном месте земли;

не говорил Я племени Иакова: «напрасно ищете Меня».

Я Господь, изрекающий правду, открывающий истину.

(Ис. 45, 19)

Самая сердцевина веры, исповеданной Израилем, обращена к их ушам (резкая противоположность их глазам — «не видели вы никакого образа») как то, что следует слушать и на что обращать внимание: раскрытие реальности, одновременно пропозициональной и межличностной: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш, есть Господь один; и люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею и всею крепостью твоею» (Втор. 6, 4–5; перевод автора).

Этот последний текст, хотя и не имеет параллелей, является одним из многих, которые, на мой взгляд, выбивают опору из–под странной идеи, что откровение в Библии личное, но не пропозициональное (подтекст таков, что пропозиции являются холодными и абстрактными, и в меньшей степени — личными или межличностными, что всегда казалось мне весьма нелогичным ввиду достаточно межличностного употребления слова «заявлять» [propose]). Сложно представить себе более пропозициональную форму высказывания, чем Втор. 6, 4, хотя контекст предлагает и других кандидатов (Втор. 4, 39, например, или Втор. 7, 9, или удостоверение личности Господа в Исх. 34, 6–7). Разве псалмы не изобилуют утверждениями откровения, вроде «Господня земля, и все, что наполняет ее» (Пс. 23, 1)? Да и книги пророков значительно оскудели бы, удали из них пропозициональные откровения реальности Господа. Нет, в Ветхом Завете мы слышим слово, которое провозглашает, утверждает, заявляет и постулирует в однозначных понятиях. Но как ясно дает понять плавный ход Втор. 6, 4–5, раскрытие реальности непосредственно обосновывает авторитет, в рамках которого могут процветать отношения и этика: «Господь есть… и люби…». Не существует дихотомии между заявлением и откликом. Это же справедливо в отношении частого повторения простого утверждения «Я Господь» в заповедях Лев. 17 — 26. Банальное наблюдение, что Божье откровение обычно является одновременно и изъявительным, и повелительным, не является менее истинным по причине своей банальности. Это не тот случай, где речь идет «скорее о раскрытой реальности, чем раскрытой моральности», но о раскрытой реальности, которая по своей природе содержит в себе раскрытую межличностную мораль.

Теперь эта знакомая комбинация приводит нас к заветному характеру отношений Израиля с Богом и их авторитетности. Как мы видели раньше, идея авторитетного откровения чаще всего связывается (теми, кому это не очень нравится) с прямыми повелениями Бога. И тогда эта комбинация «откровение—повеление—послушание» часто переводится в низшую разновидность этики, которая называется специальным термином «гетерономия» (послушание закону другого; например, внешнему источнику авторитета). Слова вроде «произвольный», похоже, так и выплывают из подсознания и объединяются с «повелениями», так же как слово «слепой» столь часто ставится рядом с «послушанием». Или, в другой группе участников дискурса, среди запретных слов встречаются «внешний», «своды законов» и «законничество». В противовес столь унизительному окрашиванию всего лексикона заповеди и послушания нам следует противопоставить заветную динамику ветхозаветной веры и этики.[408]

Сущность заветных отношений, отображенная в текстах Ветхого Завета, состоит в том, что они очевидно межличностные, а не механические, произвольные или слепые. Этот Бог действовал в этой истории ради блага этого народа. Отношения в целом основываются на постоянно утверждаемой реальности любви Господа, верности своим обетованиям, искупительной силе, милостивом терпении, провидении и защите. Утверждаемое на подобных реалиях, послушание Израиля заключается в рамки ответа любви, благодарности, хвалы и продолжающегося благословения. Израильтянин должен был чувствовать так: «Я делаю то, что хочет Яхве, потому что я также хочу этого больше всего. Наши отношения делают подобные решения и поведение естественным и радостным». По крайней мере, такова идеальная надежда завета. Более того, поскольку, как мы видели, авторитет — это одновременно источник и рамки свободы, послушание Божьему закону считается исполнением, удовлетворением, удовольствием и, на самом деле, признаком личной свободы: