Око за око - [6]

Вдруг он услышал, как открылась дверь, и по направлению к нему послышались мягкие шаги. На докторе Питерсе был все тот же белый халат, и он катил тележку, на которой рядами были уложены хирургические инструменты и какие-то странные, искривленные зонды.

— Эй, ты, будь ты проклят, ты не сделаешь этого со мной. Я заявлю в полицию. — Ярроу был в ужасе.

— Не думаю, что вы сумеете это сделать, приятель. Я вовсе не собираюсь вас убивать. А вот если вы пойдете в полицию, они, без, сомнения, вас повесят.

— Но говорю вам, я не виноват. Клянусь, я не делал этого.

Питере не обратил внимания на эти слова. И снова Ярроу почувствовал у рта тампон, вызывающий тошноту.

В последующие часы Ярроу чувствовал себя так, как будто попала ад. Полностью не приходя в сознание, но окончательно и не потеряв его, он ощущал, что все тело раздирает ослепляющая боль. Время от времени он погружался в обморочное состояние, но приходя в себя испытывал еще большие мучения. Он потерял ощущение времени, и мир стал для него сосредоточением непрекращающейся пытки; нервы его молили о передышке, а мозг кричал, что больше не выдержит. Иногда он забывался, и это были моменты истинного блаженства для Ярроу, но за ними всегда следовали приступы нечеловеческой боли, по силе превосходящие предыдущие.

Доктор Питере работал, как одержимый. В ход было пущено все его громадное знание человеческого тела. Никому, кроме Смита, не позволялось входить в лабораторию. Слугам было сказано, что доктор занят жизненно важными экспериментами, и было ведено ни по каким причинам его не беспокоить. В последующие месяцы доктор Питере много времени проводил в операционной'. Она была отделена от основного здания и соединялась с ним лишь закрытым коридором, что обеспечило доктору полную секретность того, чем он занимался. Некоторое время спустя даже дворецкому было запрещено входить в комнату. — Он лишь регулярно носил своему хозяину подносы с едой и оставлял их у двери.

Ярроу исчез в июне, а сейчас уже январь держал Лондон в своих холодных объятиях.

Однажды Смит шел по коридору, чтобы забрать поднос после завтрака. Дверь в лабораторию была на несколько дюймов приоткрыта и Смит услышал щелканье кнута, гулко звучавшее среди голых стен. Он увидел, что Питере склонился над какой-то фигурой, припавшей к полу. Существо было приковано цепью к скобе, вбитой в стену. Оно рычало и вертелось на месте, всячески пытаясь увернуться от кожаной плети, безжалостно стегавшей его. Смит не верил своим глазам. Кем могла быть эта жалкая пародия на человека, этот уродец, пресмыкающийся у ног доктора Питерса? Ладони его были стянуты ремнями, ноги — согнуты. Его передние конечности были неестественной обезьяноподобной длины и свисали, как плети. У существа было по-старчески сморщенное, испуганное лицо, но в его слезящихся глазах было что-то хитрое и даже коварное. Существо вызывало одновременно и ужас, и жалость.

Исчезновение Ярроу всеми было воспринято однозначно: побег убийцы. Ведь никто из прислуги, вместе с которой он работал, не верил в то, что он не виновен; и до этого в «кухне» никто практически не сомневался, что Ярроу сбежит при первой же возможности.

Джимми и Наоми Клинтон сидели в своей машине (длинной низкой «инвикте») и нетерпеливо ждали. Они опаздывали на обед. Пробка на Тоттенхэм Корт-роуд могла привести в отчаяние кого угодно. Наоми глазела на прохожих.

— Джимми, посмотри! Какое отвратительное зрелище! Как ты думаешь, что это такое?

— Вероятно, что-нибудь из шоу в «Олимпии», — он взглянул на причудливую фигуру, трусившую по тротуару. Спешившие на ленч люди расступались и оставляли для него коридор такой ширины, какая только была возможна в этой давке.

— Мне его жалко! Зачем только таким существам дана возможность жить?

— Бог его знает! — Джимми был раздражен задержкой. — Мы опаздываем, дорогая.

Наконец, пробка рассосалась, и «инвикта» тронулась с места. Наоми оглянулась вслед той странной обезьяноподобной фигуре, которая одиноко пробиралась в толпе, отвергнутая всеми раз и навсегда. Наоми подумала, как ужасно, что это существо так никогда и не познает радости человеческих отношений, в лучшем случае, оно вызовет только жалость и сочувствие либо смех и любопытство.

Наоми поразило то, насколько слепы законы судьбы. Зачем таким уродцам была дарована возможность жить? Без всякой связи ее мысли обратились к тому ужасному убийству в Уимблдоне. Интересно, поймали ли убийцу? Она повернулась к Джимми.

— Послушай, дорогой, ты не знаешь, нашли ли убийцу в той уимблдонском деле?

— Он остался безнаказанным. — Глаза Джимми были прикованы к дороге. Никто не знает, что с ним произошло после. Возможно, он не мог найти работу. Но если не считать этого маленького неудобства, то в целом ему повезло.

Машина остановилась у отеля «Риц».

— Поторопись, дорогая, мы и так уже опоздали. Не занимайся макияжем слишком долго.

Их жизнь продолжалась… а Ярроу, тащившийся по Тоттенхэм Корт-роуд, по-прежнему страдал от своего «маленького неудобства».