Окно выходит в белые деревья... - [28]

Коррида —

                      это дело грязное,

ну, а у нас особый мир:

„Кому мороженого, граждане?

Вам крем-брюле, а вам пломбир?..“

Нам все равно, кого пристукнули, —

нам важно сбагрить леденцы.

Мы никакие не преступники —

мы продавцы,

                            мы продавцы!»

_________________

                     «Я тореро.

Я в домах принимаем актрисами, графами, даже

                                                                                         прелатами.

                      Все таверны

мои фото на стены свои закопченные гордо приляпали.

                      Только где-то

в одиноком крестьянском домишке, заросшем полынью

                                                                                                   и мятою,

                      нет портрета,

и закрыты мне двери туда, — это дом моей матери.

                      Взгляд кристален,

будто горный родник. Говорит он мне горько, задумчиво:

                    „Ты крестьянин.

Ты обязан к земле возвратиться. Земля так запущена.

                      Ты забылся.

Ты заносчиво предал свой плуг, и поля без тебя —

                                                                                               безголосые.

                       Ты убийца

тех быков, что лизали нетвердое темя твое безволосое…“

                        Я тореро.

Мне не вырваться, мама. Я жить не могу без опасности.

                        Яд арены:

кто однажды убил, должен вновь убивать по обязанности.

                        Как вернуться

в мое детство? Какою молитвой убийства отмолятся?

                        Отвернутся

от меня все цветы — на руках моих кровь не отмоется.

                        И врагами

все быки будут мрачно смотреть на меня, плугаря

                                                                                           незаконного,

                        и рогами

отомстят мне за братьев, которые мною заколоты.

                        Знаю — старость

будет страшной, угрюмой, в ней славы уже не предвидится.

                        Что осталось?

Посвятить, как положено, бой, — но кому?

                        От отчаянья — ложе правительства?»

____________________

«Тореро, мальчик, я старик.

Я сам — тореро бывший.

Взгляни на ряд зубов стальных —

хорош отдарок бычий?

Тореро, мальчик, будь собой —

ведь честь всего дороже.

Не посвящай, тореро,

бой правительственной ложе!

Вон там одна… Из-под платка

горят глазищи — с виду

два уха черные быка!

Ей посвяти корриду.

Доверься сердцу — не уму.

Ты посвяти корриду

не ей, положим, а тому

обрубку-инвалиду.

Они, конечно, ни шиша

общественно не значат,

но отлетит твоя душа —

они по ней заплачут.

Заплачут так, по доброте,

ненадолго, но все же…

Заплачут, думаешь, вон те,

в правительственной ложе?!

Кто ты для них? Отнюдь не бог —

в игре простая пешка.

Когда тебя пропорет рог,

по ним скользнет усмешка.

И кто-то, — как там его звать? —

одно из рыл как рыло,

брезгливо сморщится: „Убрать!“ —

и уберут, — коррида!

Тореро, мальчик, будь собой —

ведь честь всего дороже.

Не посвящай, тореро, бой

правительственной ложе…»

_________________

                   «Я песок,

золотистый обманщик на службе кровавой корриды.

                    Мой позор

в том, что мною следы преступлений изящно прикрыты.

                     Забывать

чью-то кровь — если мигом подчищена — это закон

                                                                                                представлений.

                      Заметать

преступлений следы — подготовка других преступлений.

                       Перестань

любоваться ареной, романтик, — тебя, как придурка,

                                                                                                    надули.

                       Кровь, пристань

несмываемой бурой коростой к арене — фальшивой

                                                                                                 чистюле!»

____________________

«А мы, метелки-грабельки,

тебя причешем в срок,

чтоб чистенько,

                            чтоб гладенько

ты выглядел,

                           песок.

Будь вылизанный,

ровненький…

Что тут не понимать?

Зачем народу,

                         родненький,

про кровь напоминать?

Ты будь смиренным цыпочкой

и нам не прекословь.

Присыпочкой,

                          присыпочкой

на кровь,

                 на кровь,

                                   на кровь!»

______________

«Я кровь.

                 Я плясала по улицам жил

                                                                 смуглолицей цыганкой севильской

и в кожу быков изнутри колотила,

                                                          как в бубен всесильный.

Пускали меня на песок

                                          всенародно,

                                                                    под лютою пыткой.

Я била фонтаном —

                                  я снова плясала

                                                            и людям была любопытной.

Но если цыганка не пляшет,

                                                то эта цыганка для зрелищ плохая.

Я вам неприятна,

                                когда я фонтаном не бью, —