Окно выходит в белые деревья... - [11]

во всем друг друга понимать.

Тем и другим себя мы раним.

И, наделен познаньем ранним,

я душу нежную твою

не оскорблю непониманьем

и пониманьем не убью.

1956

«Со мною вот что происходит…»

Б. Ахмадулиной

Со мною вот что происходит:

ко мне мой старый друг не ходит,

а ходят в праздной суете

разнообразные не те.

И он

            не с теми ходит где-то и

тоже понимает это,

и наш раздор необъясним,

и оба мучаемся с ним.

Со мною вот что происходит:

совсем не та ко мне приходит,

мне руки на плечи кладет

и у другой меня крадет.

А той —

            скажите, Бога ради,

кому на плечи руки класть?

Та,

         у которой я украден,

в отместку тоже станет красть.

Не сразу этим же ответит,

а будет жить с собой в борьбе

и неосознанно наметит

кого-то дальнего себе.

О, сколько нервных

                                и недужных,

ненужных связей,

                               дружб ненужных!

Во мне уже осатаненность!

О, кто-нибудь,

                       приди,

                                      нарушь

чужих людей

                    соединенность

и разобщенность

                                   близких душ!

18 марта 1957

«Я товарища хороню…»

Я товарища хороню.

Эту тайну я хмуро храню.

Для других он еще живой.

Для других он еще с женой,

для других еще с ним дружу,

ибо с ним в рестораны хожу

Никому я не расскажу,

никому —

            что с мертвым дружу.

Говорю не с его чистотой,

а с нечистою пустотой.

И не дружеская простота —

держит рюмку в руке пустота.

Ты прости,

                   что тебя не браню,

не браню,

                     а молчком хороню.

Это что же такое,

                                  что?

У меня не умер никто,

и немного прожито лет,

а уж стольких товарищей нет.

Май 1957

«О, как мне жаль вас — утомленные…»

В. Сякину

О, как мне жаль вас — утомленные,

во времени неощутимые

герои неосуществленные

и просто неосуществимые!

Иные, правда, жизнью будничной

живут, не думая о подвиге,

но в них таится подвиг будущий,

как взрыв таится в тихом порохе.

О, сколько тихо настрадавшихся,

чтоб все — для взрыва напроломного!

Но сколько взрывов нераздавшихся

и пороха непримененного!

Я не хочу быть ждущим порохом —

боюсь тоски и отсырения.

Вся жизнь моя да будет подвигом,

рассредоточенным во времени!

23-24 июля 1957

«Пахла станция Зима молоком и кедрами…»

Пахла станция Зима

                                 молоком и кедрами.

Эшелонам

                 пастухи

                                 с лугов махали кепками.

Шли вагоны к фронту

                                        зачехленно,

                                                          громыхающе…

Сколько было грозных,

                                                молчаливых верениц!

Я был в испанке синенькой,

                                                кисточкой махающей.

С пленкою коричневой

                                         носил я варенец.

Совал я в чью-то руку

                                     с бледно-зеленым якорем

у горсада с клумбы

                                сорванный бутон

или же протягивал,

                                  полный синей ягоды,

из консервных банок

                                        спаянный бидон.

Солдаты

                желтым сахаром

                                             меня баловали.

Парень с зубом золотым

                                           играл на балалайке.

Пел:

         «Прощай, Сибирюшка, —

                                                 сладкий чернозем!»

Говорил:

            «Садись, пацан,

                                     к фронту подвезем!»

На фуражках звездочки,

                                                милые,

                                                              алые…

Уходила армия,

                             уходила армия!

Мама подбегала,

                              уводила за фикусы.

Мама говорила:

                              «Что это за фокусы!

Куда ты собираешься?

                                         Что ты все волнуешься?»

И предупреждала:

                                    «Еще навоюешься!..»

За рекой Окою

                             ухали филины.

Про войну гражданскую

                                          мы смотрели фильмы.

О, как я фильмы обожал —

                                                 про Щорса,

                                                                     про Максима,

и был марксистом, видимо,

                                               хотя не знал марксизма.

Я писал роман тогда,

                                       и роман порядочный,

а на станции Зима

                                голод был тетрадочный.

И на уроках в дело шли,

                                         когда бывал диктант,

«Врачебная косметика»,

                                                 Мордовцев

                                                                        и Декарт.

А я был мал, но был удал,

                                            и в этом взявши первенство,

я между строчек исписал

                                               двухтомник Маркса — Энгельса.

Ночью,

             светом обданные,

                                           ставни дребезжали —

это эшелоны

                            мимо проезжали.