Окно - [3]

Теперь он почти не бывает в Бёрмондси.

Тем временем Дэмпси набрался так, что едва стоит. У себя в ящике он нашел полбутылки «Столичной» и прикончил ее по мере того, как количество жертв в сводках все поднималось и поднималось, потом упало и наконец остановилось на 211. Напился, чтобы еще раз встретиться с Люси лицом к лицу, и протолкнулся в ее комнатушку с нетрезвыми слезами, набухшими еще до первых нечленораздельных слов.

«Давай поговорим, Люси. Ну хоть поговорим…»

Люси с отвращением поворачивается в кресле: «Ради бога, Мартин, уходи отсюда. Это же унизительно».

Это и вправду довольно унизительно. Офис открытой планировки, человек, может быть, на 150, репортеры размещены в маленьких, хоть в стенку впечатайся, комнатках, спиной к основному отделу новостей. Коллеги Мартина и Люси могут увидеть — да что там, видят мужчину средних лет на коленях — на коленях! — за спиной у девчонки, вовсю клацающей по клавиатуре, как бы и не подозревающей (еще бы, ясное дело) о его присутствии.

«Ну я тебя прошу, Люси, — хнычет он, — давай сходим пообедаем. Просто пообедаем. Дай мне просто поговорить с тобой».

Она раскручивается в своем кресле: «Ты что, не видел, что произошло?»

Он смотрит на монитор. Эти несчастные швейцарцы, это холодное утро.

«Ты что, не видел?» — повторяет она. Длинные светлые волосы захлестывают лицо, когда она сердится, в больших серых глазах — широких, глубоких, холодных — читается «пошел ты». Она ему не пара — слишком красива; он не понимает, как это все вообще могло у них случиться. Какими бы глубокими наши отношения нам ни казались, думает он, последнее слово всегда за красотой.

Теперь она смотрит на него в упор: «Не мешай мне работать. Люди над нами смеются — понимаешь, Мартин, смеются. Это просто идиотизм какой-то. Пожалуйста, дай мне поработать. Иди лучше домой, к жене».

О господи, тут он начинает плакать всерьез. Ее бросает в жар от стыда и неловкости. Как меня угораздило, думает она; хоть бы это кончилось поскорее.

На слух заметно, как компьютерная деятельность вокруг них поутихла: коллеги Мартина и Люси усиленно прислушиваются к их увлекательному разговору.

Вперившись в экран, она думает: может, пойти с ним пообедать, просто чтобы прекратить эту отвратительную сцену, но тут же представляет себе, как все то же самое повторяется снова и снова. Уже одна мысль об этом ей невыносима. Опустив взгляд полуприкрытых глаз на истертый серый казенный ковер, она включает голос на полную телевизионную мощность: ледяная дикторская скороговорка, чуть приправленная суррейским акцентом. «Ничего не выйдет, Мартин, уясни себе это раз и навсегда. Поразвлёкся и хватит, отвали».

Прием этот как будто бы срабатывает. Он бесшумно поднимается, вытирая лицо тыльной стороной ладони, поворачивается и выходит из комнатушки. Люси, крутнувшись назад к своему экрану, пытается сосредоточиться на мертвых швейцарцах и горящих зданиях, но за спиной опять раздается уже вконец доставший ее голос.

«С меня хватит, Люси. Так жить дальше невозможно. Живым ты меня больше не увидишь».

Ее тошнит от этой мелодрамы, от его эгоизма. Она смотрит по ТВ мини-репортаж о семье, где четверо из пяти погибли в самолете, а оставшийся в живых семилетний мальчик ждет в аэропорту. Она видит непонимание на его лице, пропасть между осознанием того, что произошло, и представлением о том, что с ним теперь будет; видит суетящихся вокруг него напуганных дядю с тетей и жутковатых консультантов из службы доверия, неумолимо и зловеще приближающихся к нему.

Не поворачиваясь на этот раз, Люси отвечает: «Ну что ж, Мартин. Это будет потеря мирового масштаба».

Да, он поразвлёкся, тут она права на все сто. Ковыляя обратно в свой кабинет, побольше размером, но ненамного, он вспоминает свои ночные возвращения домой, к жене, под утро, часа в четыре, безмолвное раздевание в углу, трусы, а иногда и брюки, еще влажные от спермы (полноценный акт со введением Люси запрещала, это было как бы негласно обещано после его окончательного ухода от жены), ее вкус и запах, приставшие к его пальцам, и то, как он забирался в постель, чуть ли не вдвое сложившись от чувства вины и возбуждения. И, пока жена ворочалась и льнула к нему, лежал там, не в состоянии заснуть, давая почувствовать свое презрение и безнадежное желание. Конечно, поразвлёкся, и еще хочется. Как ему жить дальше без такого накала страстей?

Прямо перед дверью он сталкивается с продюсером, который шпарит, как ненормальный, обратно в отдел новостей. Молодой, аккуратно подстриженный шатен с безупречной кожей, в очках, подобранных в тон к светло-серому пиджаку. В спешке он не сразу замечает расхристанное, зареванное состояние Дэмпси.

«Это не Усама! Говорят, ошибка пилота, только что сообщили…»

Дэмпси глядит на него, как на безумца: «Какого еще пилота?»

Лицо молодого человека моментально расплывается в ухмылке до ушей. Похлопывая Дэмпси по руке, он говорит: «Ничего, Мартин, проехали», — и убегает по направлению к одной из студий.

Дэмпси вваливается к себе в дверь и тянется за «Столичной»; в бутылке пусто. Усевшись за компьютер, он пытается понять, с каких таких пор начались эти насмешки, когда это к нему впервые стали относиться с благодушным презрением и кто это дал такое указание. То, что поначалу нравилось в нем Люси — его возраст, жена и дети, его былая беззаботность, — всё работает теперь против него в этой загнивающей конторе, где полно молодых, да ранних.