Окно для наблюдателя - [5]

На меня Катя внимания не обращала. Я был представлен ей как младший, да еще двоюродный, брат. Я был моложе Маши на целых одиннадцать лет и переживал, когда Катя рассуждала о поцелуях. А Маша улыбалась и говорила, что без поцелуев, конечно, не обойтись, и я представлял, как она будет делать «рыбу» своему мужу, а тот будет хватать ее за губы акульими зубами.

Потом Катя устраивала а ля фуршет для Маши. На стол выкладывались паюсная икра, всякие редкие баночки, конфеты в трехслойных коробках, ставилось шампанское и коньяк, обязательно с пятью, как у бывшего генсека, звездочками. Я тоже как брат приобщался к трапезе, молча ел и почему-то представлял Машу бегущей по морскому берегу в одних трусиках….Чем ближе подходило время Машиного отъезда, чем он становился реальнее, тем чаще мои почки выпускали порции адреналина, подгоняющего сердце.

— Ты любишь его? — спрашивал я.

— Кого?

— Мужа.

Я спрашивал ее об этом часто, но она почти всегда молчала. Лишь однажды сказала:

— Я живу с ним четырнадцать лет, у меня двое детей от него. Разводиться и менять что-то в своей жизни я не буду.

В детстве, когда меня вели в зубную поликлинику, я умудрялся по дороге вырвать у себя все шатающиеся зубы… Я размышлял над тем, не стоит ли мне расстаться с Машей до того, как она уедет к мужу.

— Я же вернусь, — говорила она. — Я не собираюсь оставаться там… Что ты дергаешься!..

Мне трудно было представлять, как в интимные моменты Маша будет говорить своему соскучившемуся мужу те же слова, что и мне.

— Не буду! — уверенно говорила она.

Но я знал, что против природы не попрешь, что все страстные женщины не в силах удержать себя от слов, сказанных кому-то раньше… Хотя, безусловно, эти слова мужу были сказаны раньше, чем мне… После таких разговоров мы с Машей обязательно ссорились. Но она была отходчивой, сразу забывала обо всем неприятном, и на следующий вечер, созвонившись, мы разговаривали.

— Что Катя? — спрашивала она.

— Обещала, — отвечал я.

— Это замечательно. Держи с ней контакт.

— Ты знаешь, — сказал я, — молодого человека заинтересовал мужчина со своими теориями, и он пришел к нему на следующий день под вечер. Благо у него в запасе был целый месяц и не надо было ходить в духовой оркестр. Вместо него в тенор теперь дул другой человек, с толстыми пальцами, частенько нажимающий вместо одной клавиши сразу на две. Такие толстые были у него пальцы. У него была еще больная жена и двое детей.

Молодой человек, разговаривая с мужчиной, с удивлением отмечал, что все теории писателя созвучны его неосознанным ощущениям.

— Все это ерунда, — говорил мужчина. — Подглядывать в окна, ходить в кинотеатр… Ерунда. Это лишь первые шаги ребенка… Хотите, я вам предложу более увлекательное приключение? На первый взгляд оно покажется вам скучным и лишенным всякого смысла и потребует времени. Хотите?

Молодой человек пожал плечами.

— Это даже не приключение, это самое серьезное исследование…

— Предлагайте, — согласился молодой человек.

— Есть один дом, — сказал мужчина. — Это очень старый дом, в его квартирах высокие потолки. На пятом этаже, рядом с лифтом, есть чуланчик дворника, в котором тот хранит свой инвентарь. И вот в этом чуланчике, под самым потолком есть сквозная щель… В нее можно разглядеть одну квартиру…

— И что? — спросил молодой человек.

— Вы можете понаблюдать за чужой жизнью. За самой обыкновенной, ничем не выдающейся жизнью.

— Зачем?

— Вы ребенок… В эту щель, в крошечное окошко вы увидите самую настоящую жизнь — не манерную, не деланную… Вам многое станет понятно в этой жизни.

— А кто там живет? — спросил молодой человек.

— Самая обыкновенная семья. Мать и дочь…

— Откуда вы это знаете?

Мне это рассказал один человек. Он сам хотел понаблюдать, но, к несчастью, умер… Так что щель есть, она свободна, а смотреть в нее некому.

— Он согласился? — спросила Маша.

— В конце концов — да, — ответил я. — На следующий день он отправился по адресу, поднялся на пятый этаж, но зайти в дворницкий чулан не решился. Боялся, что попадет в западню, боялся, что писатель проводит какой-то эксперимент.

Он ходил вокруг дома, проверяя, нет ли чего подозрительного… Так он промотался до вечера, а назавтра решился.

В чулане стояла заляпанная краской стремянка. Молодой человек закрыл за собой дверь, прижав ее зимней лопатой, расставил стремянку и осторожно, стараясь не делать шума, поднялся на самый верх. Он нервничал, лицо покрылось потом, руки дрожали… Под самым потолком действительно оказалась щель. Она небольшая, но в нее можно просунуть ладонь. Несколько ниток паутины покачиваются от идущего из квартиры сквозняка. Молодой человек снимает липкую паутину и, сдерживая дыхание, заглядывает в щель…

Я сделал паузу, проводя языком по пересохшему небу.

— И что он там увидел? — спросила Маша.

На сей раз она не зевала и, казалось, готова была слушать долго.

— Ничего особенного, — ответил я. — Это была самая обыкновенная квартира. Ничем не примечательная — ни мебелью, ни чем-то другим… Молодой человек подумал, что даже если бы писатель не сказал, что в квартире живут мать и дочь, он бы и сам это понял — по мелочам. На детской неубранной кровати цветастым ворохом лежали игрушки, в основном куклы на стенах были развешены корявые рисунки с одним и тем же названием, подписанным внизу, «Мама».