Окно для наблюдателя - [3]

Дети. Маленькие существа с первыми зубами, лежащие на двухъярусных кроватках, улыбаются ему перепачканными чем-то сладким ртами. Они почему-то всегда видят его, хотя он скрывается за деревьями. Они не пугаются, а весело смотрят, кривляясь мордочками. Показывают ему своих мишек и кукол, уложенных рядышком на ночь. И вот уж кто не тоскует, так это они.

Не тоскуют влюбленные, облепленные жаркими простынями. Пусть они несовершенны в своих формах, пусть неэстетичны их стоны, доносящиеся из форточки, пусть последствия стонов окажутся для нее неожиданными, но это неожиданное через пару-тройку лет будет улыбаться молодому человеку из окошка, кривляясь мордочкой…

Она сказала, что мы наговорили кучу денег, что лучше я продолжу, когда она приедет на выходные. Завтра же ей рано вставать и нужно быть свежей, так что «спокойной ночи».

Она сразу начала называть меня на «ты», с первой секунды знакомства.

— Ты меня ждешь? — спросила она, сбрасывая пальто.

— А вы кто? — спросил я.

— Я Маша.

— Тогда тебя… Пойдем, а то там уже все ждут.

Просто моя знакомая пригласила Машу в ресторан, она опаздывала, и меня попросили встретить ее на входе.

Так мы познакомились, а на третий день уже целовались в машине. Я забыл и о своей знакомой, и о работе — обо всем на свете… Стоило мне коснуться ее лица, как она сразу же напрягалась, тело становилось податливым… Она широко открывала глаза и говорила: «Это ветер… Меня захлестывает ветер…»

Это был не ветер, это был ураган. Он вовлекал меня в свой водоворот, все вокруг исчезало, и я видел лишь ее жадный пираний рот… мочку уха без дырочки… седой волосок… маленький шрамик на виске…

А потом я отвозил ее домой. Дети спали, мама сердито ворчала, и я ехал к своему плюшевому креслу.

Ее муж работал в другой стране. Он был наш соотечественник. Просто ему повезло, и он мог, не потеряв родины, посмотреть мир и заработать денег на дальнейшую жизнь.

— Ему там нравится? — спрашивал я ее.

— Ты знаешь, — отвечала, — бывает по-разному… Вообще-то он устал, болеет часто и хочет домой.

Я видел, как она читает письма, пришедшие от него, — обстоятельные, на нескольких страницах, с рисунками, как будто ему было двадцать лет, а не пятьдесят.

До ее отъезда к мужу было еще несколько месяцев, и к предстоящей разлуке я относился, как к далекой или вообще неосуществимой перспективе.

— Я поеду только на неделю, — говорила Маша. — Отвезу девочек и приеду. Пусть девочки отдохнут, да и отец по ним очень соскучился… К тому же я не могу надолго оставить свою церковь, там еще работы на полгода…

Машин муж был известным в стране человеком. Его лицо узнавал каждый. Его умные глаза смотрели с экранов телевизоров, с календарей и открыток, его спокойная речь была частой на радио, и записанные журналистом мысли печатались в газетах.

— Ему там тяжело, — говорила Маша. — Русских почти нет, а он человек нелюдимый, очень трудно входит в контакт… Может быть, мы вернемся вместе…

— А ты бы хотела, — спрашивал я, — чтобы он еще на один срок остался?

Она думала, а потом отвечала:

— Наверное…

— Ты хочешь послушать дальше про молодого человека?

— А там интересно?

— Где?

— Ну, в повести…

— Не знаю, послушай.

Она прижимает трубку телефона к уху и, сказав, что очень хочется есть, а взять негде, слушает.

— Как-то молодой человек, — начал я, — отправился в парк. Дело было опять вечером. Он увидел светящееся окошко в спортзале. Оно манит к себе своим матовым светом, закрашенное густой белой краской. Кто-то заботливый давным-давно прокорябал изнутри маленькие дырочки монеткой, а кто-то совсем недавно подставил под окошко ящики. Молодой человек забирается на один из них и заглядывает в дырочку.

Он видит уставшие, блестящие от пота лица, собранные на затылках волосы, мокрые, в разводах соли майки, натруженные руки… Майки остаются на стульях, и спортсменки подставляют маленькие крепкие груди под упругие струи душа, широко расставив мощные ноги, открыв рот, чтобы побольше ухватить перегревшегося воздуха… И вдруг молодой человек чувствует, как на его плечо опускается чья-то рука… Он в ожидании удара… Какой-то мужчина крепко сжимает его запястье, ведет куда-то за руку… Стыд обжигает его живот. Стыд за то, что этот поймавший его у окна мужчина, вероятно, и не догадывается, что не похотливый интерес прижал его к стеклу, что молодой человек в поисках нетоскующих лиц, что он сам в тоске, что перманентно болен суицидом и ищет картин светлых и радостных.

Мужчина увлекает молодого человека к машине, сажает рядом, включает зажигание и, не торопясь, ведет машину с места.

Молодой человек не знал, как будет объяснять свой поступок в милиции или еще где, если в таковые места его доставят. Но удачливый охотник вел машину долго. Они проезжали кварталы, целые районы — спящие и темные, и при желании отделение милиции можно было найти ближе к месту происшествия, так что молодой человек на время успокоился… Потом подумал, что его могут отвезти в какое-нибудь отдаленное, пустынное место и ударить тяжелым по голове, а защищаться будет нелегко — у него сломана рука… В кармане лежит найденный в парке нож — память об отце… Он вновь заволновался.