Окна, открытые настежь - [63]

Наконец ему предоставили слово. Жидкие аплодисменты обрадовали Виталия. «Не так-то легко оглушить наших ребят громкими титулами. Вот и «знатный токарь» объявили, и то, и другое, а они ждут, что им скажут по существу. Начнет сейчас Величко «растекаться мыслью по древу» — и вовсе слушать перестанут…»

— Товарищи! — Сказал Величко. Он стал возле трибуны, но не взошел на нее.

«Знает, — подумал Виталий, — что при его маленьком росте будет торчать одна голова».

— Думал… долго думал, с чего бы начать… — И Величко сделал неестественно долгую паузу, как будто и в самом деле подыскивал слова, хотя Виталий мог поручиться головой, что тот вызубрил речь наизусть.

— Говорить о человеке будущего — значит прежде всего говорить о современнике… А говорить о современнике — это значит говорить и о себе…

«Довольно странное начало, — удивился Виталий, — во всяком случае для Ромки невыгодное».

— Когда мне поручили начать этот диспут, — продолжал Величко так тихо, что Виталий с трудом разбирал слова, — я согласился не сразу…

«Врет, как собака, — подумал Виталий, — одно то, что меня отстранили, а ему доверили, должно было доставить ему неописуемое удовольствие».

— Достоин ли я такого доверия? — спросил Величко, обращаясь к притихшему залу. — Не слишком ли много у меня за плечами ошибок, невыполненных обещаний, недоделанных дел?

«Интересно, куда он гнет, — все больше и больше изумлялся Виталий, — неужели надеется, что кто-нибудь крикнет: «Не робей, брат, достоин!»

— Но я согласился, — повысил голос Величко, — и не потому, что считаю себя без сучка без задоринки. А потому, что и я… и каждый из нас… Пусть за нашими плечами ошибки и есть еще у нас на совести пятна, но самое главное, что дает нам право говорить с Человеком Будущего, как с равным, — это наша любовь к родине, — он еще больше повысил голос и сделал шаг к рампе, — страстное желание построить новое общество и увековечить мир на земле! — Последнюю фразу он произнес торжественно, чуть-чуть нараспев, почти как стихи. И зал в ответ грохнул аплодисментами.

«Ничего не скажешь: все правильно, — вздохнул Виталий. — После такой патетической фразы как-то даже неудобно спросить у человека о чем-нибудь будничном, например, о том, как он поедом ел способных ребят, доводил до того, что по всему заводу разбегались от прославленного бригадира».

Но когда Величко заговорил о поселке, Виталий был просто ошеломлен: надо же быть таким наглым! Ведь он говорил о том же, о чем Виталий писал в своей статье и против чего Величко возражал с пеной у рта!

— Да, друзья мои, — распинался Величко, — я воочию убедился, что курица может съесть человека, а сладкая клубника — отравить. Я сам на днях видел, как одна наша табельщица, продавая на рынке цыплят, до одурения торговалась с нашим же мастером. А один рабочий нашего завода, молодой человек, неплохой производственник, на том же рынке сбывал клубнику по сумасшедшей цене.

— Кто это? Назовите фамилии! — раздались голоса.

— Давай фамилии! — зашумел зал.

— У нас диспут, а не собрание, — ответил Величко, — и фамилии тут ни при чем. А, впрочем, одну назову: речь идет о товарище Сливе.

— Безобразие! Стыдно! — закричали из зала. — Как таких в комсомоле держат!

— Разве только они запутались в быту? — сказал примирительно Величко. — В свое время и я в какой-то мере поддерживал эту строительную индивидуальщину. Да и не только я ошибался. У нас есть товарищи, которые, если верить их статьям, уже одной ногой в коммунизме стояли, а потом оказалось, что они сами потихонечку обзаводятся частным хозяйством.

— Фамилию назови! — заорал Слива из первого ряда. Величко молчал.

— Тогда я назову! — крикнул Слива. — Об одних говорят, а других замалчивают? Неправильно!

— Брось! — оборвал Сливу Величко. — В конце концов, это дело совести Письменного…

По залу пополз шумок. Многие оборачивались, ища глазами Виталия.

«Сволочь, — чуть не крикнул Виталий, — провокатор!» Теперь он не сомневался, что Величко даже здесь на диспуте сводит с ним счеты. Он поднялся с места и, уже стоя на лестнице, слышал, как Величко приветствовал Жору и Михаила за их «гагановский поступок» и на высокой ноте сообщил, что обращается с просьбой к начальнику своего цеха вернуть его с автоматической линии в родную бригаду, где он будет работать рядовым токарем. А роль бригадира не для него.

И снова — в награду — бурная овация зала, одобрительная улыбка Михейко, сияющее лицо Подорожного.

«А ведь все эти эффекты шиты белыми нитками, — никак не мог успокоиться Виталий, — план у Величко хоть и прост, а хитер: ставка на звонкую фразу, на имитацию искренности. Получается, что он, не жалея себя, выставил перед народом все свои недостатки. А как это выглядит по существу? Взять хотя бы его последнее сенсационное сообщение… Сбежал из бригады, которую сам развалил, а теперь в ореоле героя идет туда рядовым, свалив всю ответственность на плечи Сыромолотного».

Виталий шел по сумеречной улице, освещенной неярким закатом. Никогда он еще не чувствовал такой душевной усталости. Он не сел в трамвай, шел и даже не думал ни о чем. Не заметил, как добрел до сада Шевченко, очутился в конце боковой аллеи. Отсюда каскады террас спадали к Базарной улице. Он и Женя любили это место. Частенько приходили под вечер любоваться панорамой города. Отсюда были видны все его юго-западные окраины: и Зеленая гора и привокзальный район.