Окна, открытые настежь - [50]

— Это невозможно… Виталий не сможет! — вырвалось у Жени. Только сейчас она поняла, что значит для Виталия попросить участок. А тем более впутаться в это строительство после всех его выступлений, после ссоры с Величко, после статьи…

— Все возможно, — сказал Крамаренко, — если есть желание.

— Я возьму, — сказал Захар и осуждающе посмотрел на Виталия. — Хоть у нас и не завод-гигант, а самое что ни на есть простое жилищное строительство. У нас тоже ударникам дают участки. Между прочим, рядом с вашими.

— Вот и прекрасно, — сказал Крамаренко. — Один на помощь, другой в кусты. Так и сделаем дело всем гуртом.

Виталий вспыхнул. Разве же он не хочет помочь? Противоречивые мысли навалились на него. Может, прав не он, а Крамаренко? Какое дело тестю до взглядов Виталия на индивидуальные участки, до всех его статей и выступлений, если речь идет о жизни дорогого человека?

— А-а! — услышал он над ухом голос Крамаренко и оглянулся. На пороге стоял Волобуев. На нем был элегантный зеленовато-серый костюм, остроносые черные туфли, модный коротенький галстук. И сам он был доволен собой, своим костюмом, своей улыбкой, безукоризненным блеском зубов и тем впечатлением, которое произвел на этих буднично одетых людей.

Он вытащил из кармана бутылку ереванского коньяку.

— А ну, Зоечка, ты у нас по этой части специалистка. Сообрази банкетик, поставь на стол рюмочки. Сегодня гражданину Волобуеву пятьдесят. Полстолетия! Выпьем и Катре оставим немножко… Она ведь, надеюсь, скоро придет? Коньяк в малых дозах больным даже показан.

— Ей показана, по-моему, радость, — бросил вызывающе Виталий и посмотрел на Волобуева, который ему не понравился с первого взгляда.

— Свежий воздух, вот что ей нужно, — покосился на Виталия Крамаренко. — И он у нее будет. Ведь правда? Но помните, дети: матери ни слова, ни полслова, что это для нее. Знаете ее характер? Ни за что не позволит. Договоримся так: дом этот нужен, чтобы жить нам всем вместе, а не ютиться.

— Насколько я понимаю, — улыбнулся Волобуев, — на семейном совете решено строиться?

— Трудно будет, — вздохнул Крамаренко, — кое-кто умывает руки.

— Это неправда! — Женя приподнялась. — Мы поможем… А просить участок Виталий не будет. Он статью напечатал против этих «хуторов». И на диспуте собирается выступать.

— А о чем у вас, Женечка, диспут, если не секрет? — заинтересовался Волобуев.

— О Человеке Будущего.

— Значит, по-вашему, Человек Будущего, — спросил Волобуев, — обязался жить в коммунальной квартире? Или тематика диспута предполагается шире?

— Мы хотим, — сказала Женя, глядя на Виталия, — поговорить о том, как сделать, чтобы все мелкое… мелочное… обывательское совсем исчезло и не оставило после себя даже следа. А на этих частных стройках знаете что делается?

— Актуальная тема! Брависсимо! — Волобуев похлопал в ладоши и вытащил из кармана кожаный портсигар. — Особенно актуальная на сегодняшний день. — В его тоне звучало неприкрытое издевательство. — И правда, посмотрите: жилищный кризис у нас давно ликвидирован. Каждая семья имеет отдельную комфортабельную квартиру. А «рабы пережитков» упрямо держатся за старое и нахально строят себе индивидуальные хибарки. Заклеймить их! Раздраконить в статьях, в фельетонах, в памфлетах! Перевоспитать немедленно в духе резолюции диспута…

— Мы строим! Мы много строим! — возразила Женя. — Вот и у нас на заводе молодежь начинает строить себе жилищный комбинат.

— Тогда к чему диспуты? — развел руками Волобуев. — Дайте всем бесквартирным квартиры, и инцидентам конец.

— Видите… Квартиры надо ждать. Значительно дольше ждать, чем поставить частный домик. Но дело ведь не в хибарках, а в тех обывательских настроениях…

— Я не понимаю вас, Женя! — покровительственно сказал Волобуев. — Вы умная, начитанная девушка… Откуда у вас такая примитивно-газетная философия? Что именно хотите вы воспитывать в современном человеке? Неужели способность считать себя не тем, кто он есть? Женя, Женя! До каких пор мы будем обманывать себя? Неужели вы серьезно допускаете, что можно лабораторными методами превратить человека в какой-то идеал? Нормального человека со всеми его пакостями?

VIII

Виталий решил сначала не вмешиваться в дискуссию с этим потрепанным франтом, но почувствовал вдруг, что не может молчать. Будто кто-то обвинил его в молчании и требовал немедленного ответа на обидные для человечества слова Волобуева. Теперь он не пропускал ни одного его слова, фиксировал в памяти каждый оттенок мысли, каждый жест, интонацию.

— Неужели даже здесь, в семейном кругу, — продолжал Волобуев, — вы не стыдитесь утверждать, что так называемые «пережитки» — скупость, зависть, лицемерие, любовь к славе, подлость — не являются такими же органическими чертами человеческой натуры, как щедрость, прямодушие, скромность и благородство? Все, о чем я говорю, не ново. Оно существует. Существует реально. А то, что вы утверждаете, хоть, может быть, и ново, но, к сожалению, не реально.

Не подумайте, что я сторонник капитализма и прочее. Пусть он себе дохнет со всеми колониальными ужасами… Но я не могу (не могу!) поверить, что социальное равенство и материальное благополучие способны когда-нибудь нивелировать в самом человеке те противоречия, которые разъедают его и — парадокс! — двигают вперед!..