Окна, открытые настежь - [49]

Женя расстегнула портфель, валявшийся в углу, и достала тетрадку с диктантом, под которым красовалась двойка, неумело переделанная на четверку.

— Так я и думала.

— А ты не лазь по чужим портфелям, — вырвал тетрадку Стасик. — То Зойка, то ты… Какое имеете право? Пусть отец смотрит. Или мама.

— Зачем ты отметки подчищаешь? — отчитывала Стасика Женя. — Ошибки сначала подчистил бы. В русской школе учишься, а пишешь «сердце» без «д», «вдахновенный труд», «безсомнения» — вместе… Кто же поверит, что за эти художества ты получил четверку?

— А какое тебе дело? Мы с отцом условились, что я десять классов кончать не буду. Он меня шофером на самосвал устроит. Там знаешь как можно «калымить».

— Это тоже тебе отец говорил? — спросила Женя.

— Сам знаю! Тем, кто индивидуально строится, машину цементу подкинешь — и будь здоров, высшего образования не надо.

— А галстук пионерский для чего носишь, если у тебя такие намерения? — вмешался Виталий.

— С галстуком или без галстука, а я не собираюсь загорать на голой зарплате, — стрельнул в его сторону Стасик наглыми глазенками, — дураков нет: все поженились. Вон Женька с дипломом. А сколько ей платят?

— Хоть матери такого не говори, — вздохнула тетя Лиза, наливая ему в тарелку молочной лапши. — И о двойке молчи, разволнуется.

— В курсе дела! — успокоил ее Стасик. — Понимаем, где что говорить.

Вечерело. Женя читала. Виталий что-то чертил. Приятный мягкий баритон из репродуктора рассказывал об успехах на сибирских стройках. За дверью Зоин Валерка таскал по комнате дребезжащий игрушечный электровоз. «Тише! — зашипела на него Зоя. — Дедушка газету читает».

Но Крамаренко сказал: «Ничего… В детском саду с него хватит дисциплины». И бросил взгляд на большой портрет, висевший над диваном. На портрете фотограф увековечил Крамаренко с трехмесячным Валеркой на коленях.

Он отложил газету и прошел к Захару. Тот чинил на кухне мясорубку.

— Как на работе? В порядке?

— Дела идут, контора пишет, — ответил Захар, уступая тестю табуретку.

— Сиди, сиди. Я пойду. Кончай эту петрушку, тогда потолкуем малость.

Из кухни он прошел в комнату Жени и Виталия. Вежливо постучал и, остановившись на пороге, спросил Виталия:

— Сверхурочная работа?

— К экзаменам готовлюсь. Я же на заочном.

— А-а! Как там у тебя на заводе?

— Нормально.

— Автоматизируетесь?

— Наш цех — давно. А сейчас первый механический начал.

— Добрая штука. Потолковать с вами хочу, пока мать на прогулке. Не для нее разговор.

Когда все сошлись в большой комнате, Крамаренко сказал:

— Дело такое… Надо нам наконец подумать о матери. Здоровье ее пошатнулось. Что я без нее? — с искренним сожалением спросил он присутствующих. — Что мы все без нее? Сироты. А болезнь не ждет. Диагноз не точен. Одно известно — вся беда из-за нервов. Надо что-то думать, дети.

«Все-таки он добрый, — с неожиданной нежностью подумала Женя об отце, — он любит маму, беспокоится о ней, а я живу только своим счастьем, почти забыла, что она тяжело болеет…»

«Чего бы только я не сделал для Жениной матери», — подумал Виталий, и давнее отчаянное желание спасти свою больную мать, которое охватило его когда-то в детстве, вдруг опять вспыхнуло в нем. С болью думал он о Катерине Марковне, об этой доброй болезненной женщине с глубокими, как у Жени, глазами, с такой же детской улыбкой, с натруженными руками — такие были и у его матери.

«Жаль ее, — подумал Захар. — Всю жизнь о детях заботилась, а о себе и не подумала».

«Раз такой серьезный разговор — о двойке никто не вспомнит», — подумал Стасик, вслед за взрослыми проскользнувший в комнату.

«Ишь как распелся! — подумала тетя Лиза о брате. — А кто же ее высушил, как не ты? Упаси бог состариться с нелюбым».

— Ты же хотел ее к профессору, — напомнила отцу Зоя. — Может, какие-нибудь средства прописал бы?

— Советовались. Спрашивали, — ответил Крамаренко. — Покой и свежий воздух, вот эти средства.

— Так мама ведь гуляет… вот и сейчас она гуляет. Да и окна у нас почти не закрываются, — сказала Женя.

Крамаренко смерил ее укоризненным взглядом.

— Что это за прогулки, если надо после них на пятый этаж взбираться? А от этих окон еще, смотри, легкие простудит. Ей нужен воздух, — твердо сказал Крамаренко. — Свежий воздух. Целый день. Целый год. Всю жизнь. Надо жить за городом.

— Может, в санаторий? — заикнулся Захар.

— На санатории у нас денег не хватит, — возразил Крамаренко. — Если бы ваш отец воровал, может, и хватило бы. Надо что-то другое придумать. — И, помолчав, предложил: — Надо нам строиться.

— Как… строиться? — переспросил Виталий.

— Как все, так и мы. Возьмем участок, подтянем пояса. Туговато будет. Это факт. На складах не достоишься, на руках все дорого. Но мать дороже… Завтра же я заступаю на работу, — продолжал Крамаренко. — Хотел вернуться на строительство, когда восстановят в партии. Но больше тянуть нельзя. Черт с ним, с авторитетом. Лишь бы здоровье у нее было.

Виталия даже передернуло от этой патетики. Ему послышалось что-то омерзительно знакомое. Кто-то уже бесил его этой неестественно приподнятой интонацией, за которой скрывался холодок равнодушия. Не Величко ли?

— Об участке, я думаю, ты похлопочешь? — обратился к Виталию Крамаренко. — Там у вас на заводе передовикам, безусловно, дают.