Океан времени - [105]

Броситься в объятия друг другу

После самой страшной из разлук,

Разве в этом дело? Нет, по кругу

Разворачивающихся мук

Устремившиеся досягают

До того предела, где тела

Как бы назначение меняют,

И не потому, что жизнь прошла,

Но как бы затронула впервые

Рядом измерения иные…

«Я тебя признала бы всего», —

Говоришь ты мне. И как расстаться

С тем незнаньем? Больше нет его,

Нет… Не стоило бы возвращаться

На, увы, неизгладимый след,

Только… и под жалостливым взглядом

Померещилось: разрыва нет…

Все еще не до конца мы рядом,

Но душа к душе (не грудь на грудь)

Вновь, как раньше, пробует прильнуть.

Но с печалью ты проговорила

Очень ласково: «Не торопись,

Никому не ведомая сила,

Даже если мы в любви спаслись,

Судит всех, и рано, слишком рано

Думать, что свободен от греха.

Берегись, чтоб не закрылась рана

Прошлого. Поэт, не для стиха

Прожито оно и пережито,

Горе учит, если не забыто».

«Помни, что умрешь», — нет: «Умереть

Помни» — грозное «momento mori»

Слышу, как торжественную медь…

Но умрут ли счастие и горе?

Говорила ты: «Смотри назад!»

Раньше, а теперь, другое слыша,

Молча за тобой я поднял взгляд

Не к звездам, не к солнцу, много выше,

И не раз произнесенной слог

На губах впервые замер.

20

Как ни бьюсь я над твоим портретом,

Не для моего карандаша

Все, что в существе я вижу этом:

Как значительна, как хороша!

И не оттого что мне, седея,

Более ты, чем всегда близка,

Но, пожалуй, красоты идея

Тем особенно и глубока,

Что ее духовными глазами

Видим безошибочней с годами.

Что земных объятий теснота —

Мука без небесного слиянья,

Истинная знает красота:

Действенности и очарованья

(Сколько раз они лишь западня!)

Выло бы достаточно другому,

Но умела ты учить меня

Чувству ревности не по земному:

Хоть и преступления — без дна, —

Глубже — благодати глубина.

Северная родственна природа

Явной все еще красе твоей:

Та же осторожность перехода

От печали к ясности и всей

Зябкой нежности благословенье,

Тишина, серьезность, глубина…

Было там зимы предвосхищение,

А теперь надвинулась она…

Есть и сила выдержки неюжной

Даже в прелести твоей наружной.

Возвращение на родину…

(Пусть в мечте) не села, не березы,

Не рябину, не смородину,

Не царя, не земства, не колхозы

Там искать… Пронижет как бы ток

Электрический, и в тех пространствах

Слушать будешь детский говорок

И рассказывать о дальних странствиях

По чужой земле на склоне лет,

Если спросят: «Расскажи-ка, дед?»

С зоркостью некрасовского Саши,

Внук, люби же эмигранта грусть,

Потому что надо же и наши

Помнить испытания, и пусть,

Не приравнивая к декабристам,

Век любой, задумавшись о нас,

Видит, что дано новечентистам

В доле беженцев. От зла отказ

В от чему подвижники учили:

Их ученье остается в силе.

Я не растерял за рубежом

Ничего из трудного наследства,

Потому что встретился с добром

С духом, с женщиной, которой с лет

То в себе взлелеять удалось, детства

Чем у нас великие творенья,

Как огнем, пронизаны насквозь.

Настигая и на дне паденья,

Скорбь ее по мгле меня вела,

Праздничная, как колокола.

Сладко слушать благовест вечерний,

Собственное детство вспоминать,

С головы твоей венок из терний

Как хотел бы я навеки снять.

Беспощадно и сейчас шипами

Чудное изранено чело,

Но победа все-таки за нами;

Четверть века, знаешь ли, прошло

С памятного дня. За четверть века

Людям ты вернула человека.

Если это старость — долгий сон,

Лихорадочный и безотрадный,

И что ум как будто удивлен

Бедности своей, уже наглядной;

Если и в законах ремесла,

Как во всем, не так уже уверен

И при виде хитрости и зла

Больше, чем когда-нибудь, растерян, —

Если это старость, то она,

Хворая, смиренна и умна.

Если это старость — полустерты

Имена и даты, и бледней

Страстный мир, в несчастий простертый,

Если двое-трое из друзей

Живы, а другие только были,

Но все чаще мысль уходит к ним,

И не только остается в силе

Прошлое, но с вечно-роковым

Где-то там сплетается все ближе,

Если… то закат благослови же.

Потому что ум, ну да, слабей,

Но и сильный, — что он перед тайной?

Потому что в памяти твоей

Эпизоды силы чрезвычайной,

Затмевая малое, горят

Ярче суеты сует, и, значит,

Жизнь твою пролизывает взгляд,

Самый добрый, но и самый зрячий,

Неотступней, чем глаза людей, —

Будь же другом старости своей!

Если это старость — возле схимы

От мирского отлучать себя

И глядеть в поток, глазами зримый,

Вечность на минуточки дробя;

Но своим не любоваться прахом,

Пожираемым сперва живьем

Многими микробами и страхом,

А затем в могиле — червяком.

Если это старость — поглощенье

Только тем, чье синее кипенье

За непостижимым потолком

Ходит океаном жизни вечной,

Если это старость о «потом»

Больше, чем о точке, о конечной, —

То, к чему о плоти молодой,

Отлюбившей и отбушевавшей,

Плачут безрассудные с такой

Безысходностью, как будто ставший

Немощным не более могуч,

Из скитальца обращаясь в луч.

Если бы с полотен Возрожденья

Белый ангел с лилией в руке

Прилетел и все твои мученья

Предсказал на вещем языке, —

Ты ему бы так же отвечала,

Как стремившаяся в рудники

К мужу-декабристу… Генерала,

Чьи не здесь, а в небесах полки,

Ты смутила бы: Эдема житель

Так же уступил бы, как смотритель.

Но сперва и он, как делал тот,

Объяснил бы, что ты покидаешь:

Роскошь, уважение, почет,

Все, чему ты и цены не знаешь,

А узнать придется, променяв

Их на скорбь, лишенья и обиды.