Океан времени - [103]

Шрифт
Интервал

Разве Сам, лечивший бесноватых,
Не был скрашен? Называет Кто
Мудрых «порождения ехидны»
(Что мы помним и, наверно, что
Заслужили б тоже). Безобидны
Лучшие ли?.. К малой-твари вновь
От Него перехожу, к той самой,
Что к Нему во мне зажгла любовь…
Говорит она и мыслит прямо,
Чувствует всем сердцем и страшна
Может быть для тепленьких она…
А ведь так добра, так бесконечно,
Беспредельно любишь даже их.
Первому бродяге, первой встречной
Дав понять, что в мире нет чужих, —
Только с теми, кто в броне железной
Хитрости, разврата и ума,
Внемлешь не себе, а им полезной
Ярости: не ведая сама
Почему (не по своей же воле),
Причиняешь боль, дрожа от боли…
Если б я тебя не знал, когда б
Не проверил на путях неправых.
Как на всех ты не похожа. Раб,
Смел я рассуждать о добрых нравах,
Но за часом час, за годом год,
Под лучом заботы бескорыстной,
Стоившей дающей тьмы невзгод,
Оставался в роли ненавистной
Умника, враждебного себе
В слишком неожиданной судьбе.
«Бывшего ничто не уничтожит»…
Позабыть стараемся. Да вот
Самый страшный год хотя и прожит,
А на будущее тень кладет.
В дни, когда от неземного хлада
Ты продрогла и еще жива,
Вспоминаю: «Ты моя награда»
И другие обо мне слова.
Но кладбищенскими тополями
Шелестит недавнее за нами.
Роженица чуть не умерла:
Дочь твоей, моя душа вторая,
Матери черты приобрела.
Радость для страдалицы какая.
Но сама ты как изнурена!
Что-то изменилось в хрупком теле,
По неделям мучишься без сна,
И припадки детства одолели
Вновь систему нервную: цена
Жертвы — здесь, в конец, разорена.
Чувств так называемый анализ
Утомляет нас уж много лет,
О простотой и верой мы расстались,
Многопишущие, и поэт,
Так же страстно и самозабвенно
Охраняемый как человек,
Спел о самой необыкновенной
Строфы, сетуя, что в них поблек
Образ вдохновительницы. Тише,
Проще надо бы и выше, выше!
В мировой столице я сближал
Жребий твой и моего приора.
Там чиновник церкви слишком мал,
Чтоб не злобствовать из-за укора
«Зазнающегося» чернеца.
Здесь художники и люди, света,
Лика не узнав, да и лица
(Но душа-то и у них задета),
Ропщут: ну какое дело ей
До чужих ошибок и страстей!
Оба вы терзаемы любовью.
К вечному источнику добра:
Кровь смешать бы с той священной кровью!
Трудно тем, кто ходит в номера
G человеком переспать случайным,
И понять, что кем-то Бог любим
Чувством и сознательным, и тайным
И что радостней, чем с тварью, с Ним.
Но еще труднее богомольным
Поспевать ханжам за духом вольным.
Мой приор не то чтоб ни во что
Ставил прелесть и мазка, и строчки, —
Только в вечности, как мало кто,
Ищет смысла: родился в сорочке.
Ты же, много больше чем талант
Получив от муз многообразный
(Есть в тебе и гений-дилетант,
И работник-мастер), неотвязный
Любишь голос девяти сестер
И вседневной жизни с ними спор.
Как слова твои, лицо, упреки,
Так и все, что делаешь, умом
Дышит, благородством. Друг высокий,
Для себя не стала божеством
Ты, как многие другие стали.
Не Башкирцева, и не Жорж Занд,
И не декадентка в черной шали
Дузе… Ты — как ибсеновский Бранд:
Все иль ничего! Дорогой серны
В путь и пройденный, и беспримерный!
Чище и прозрачнее стекла
Ясность у избранниц Аполлона.
Ты «из рук моих свирель брала»
И была подчас неблагосклонна.
Ты моей поэзии грехи,
А не только веры и морали,
Замечаешь. Ты низы-верхи
Вдохновений знаешь, как едва ли
Многие, и, что всего важней,
Вот что слышу в скромности твоей:
«Утопает в ладане тщеславий
Лучшего художника алтарь.
Быть ревнивым человек не вправе
Ни один… Молитвенник, букварь,
Хлеб и лишь в придачу песни барда,
Полотно артиста. Воздадим
Дань и Тютчеву, и Леонардо,
Но, хотя любовь — награда им, —
Богу в миллионы раз нужнее,
Чтоб его любили, пламенея».
Вновь припоминаю лазарет,
Где ты след оставила нетленный
В несколько легендой ставших лет,
Где рассказывали даже стены
О свирепых муках и о том,
Чем ты для несчастных быть умела,
И где в отделении твоем
Я лежал, дошедший до предела…
Кто при жизни был похоронен,
Знает, что такое: воскрешен!
Воскресение… Гордиться нечем,
Сердца своего все так же нет.
Но восстал во прахе человечьем
Тот, кто не святой и не поэт,
Тот, кто есть… Сожженное сгорело.
Горький привкус… Только не пуста
Грудь: свое испепеливший тело
Сам в себе и снятие с креста
Может повторить, и вознесенье:
Воскресение сквозь умерщвленье…
19
Женский подвиг, в буре, на войне,
В поисках, в открытиях, у власти,
Но важнейший с ним наедине:
«Ты со мною не имеешь части,
Если не омою ног твоих», —
Записала ты в год сорок пятый
На страницах дневника. Я их
Не забуду: при смерти была ты…
Я нашел заветную тетрадь;
Должен бы, а не могу молчать.
«Если ты из лагеря вернешься,
Если, не застав меня в живых,
От со мной не сходных отшатнешься —
Строчки эти прочитай: я в них.
Я в тебя поверила так сильно,
Что уже оставить не боюсь,
И одно из-за плиты могильной
Завещаю, если не дождусь:
Дружбу отличая от соседства,
Отвергай не цель, а рабьи средства…
Бедный мой, дитя мое, мой друг,
До отчаянья тебя жалею,
Входим мы уже в последний круг.
Я ничем на свете не владею,
Но зато искала я в сердцах
То, что и в тебе меня пленило.
Думал ты со мной и о стихах,
И о деле жизни. Вот что было:
Не умильное таких-то ласк,
А трагедия и путь в Дамаск.
Помнишь ли святую встречу Савла
С Тем, Кто им же страстно был гоним?

Рекомендуем почитать
Жан Лерон Д'Аламбер (1717-1783). Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Карамзин. Его жизнь и научно-литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.