Океан времени - [101]

Шрифт
Интервал

Души крыльями тяжелых птиц
Бьются в озлоблении сектантском
О чужие стены, где вина
Каждого неистовым отрывом,
Нищетой и горем смягчена, —
В вое сплетен мерзостно-болтливом,
Как ни плохи мы, но всех нет-нет
Музыка пронзает, как стилет.
Мы от странствований по концертам
Лучше слышим созиданья звук.
Как Улисс, оплаканный Лаэртом,
Очарованный сгибает лук,
Чтобы пели мстительные стрелы
Там, где честь поругана его, —
Музыка за нищие пределы
Так в иное, все равно кого,
Как бы мстя за будней унижение,
Переносит на одно мгновенье.
Арфа, скрипка и виолончель,
Над волнами руки дирижера,
Глубина бездонная и мель
И сирены, голосом укора
Проплывающую душу: к нам!
Призывают о скалу разбиться.
Место кораблекрушений там,
Возле музыки — она, как птица,
Над реальностью умеет взмыть,
Но, конечно, может и сгубить.
Мы, от странствований по музеям
Зорче форму, линию и цвет
Различая, неспроста лелеем
Несравненных впечатлений след.
Ты свое почувствовало тело
И природу чище и ясней
После Боттичелли, Донателло…
Да и кто не любит гаммы всей
Ренессанса, импрессионистов?..
А душа бывает у артистов?
На вопрос, поставленный ребром,
Ясен и ответ. Секрет я выдал
Тех из нас, кто высосан трудом,
Жертвы принимающим, как идол:
Упоение… а сердца нет.
Даже в кровь подмешаны чернила…
Ты же роковой дала обет:
Лжи не будет. Ты во мне открыла
Робота искусства. Малый блуд
Вытравить еще не главный труд.
Остается автор, об отчизне,
О любви, ко вере, о пути
Пишущий. А человек?.. Две жизни
К вечности пытаются идти.
Не одна ни для кого не глохнет,
Отвращаясь лишь от лести, от
Злобы (так цветок от зноя сохнет),
А другая мнением живет
Ближних, луч Эдема раздробляя
И цветами радуги играя.
В Бога веришь ты не на словах,
Любишь страждущих не по расчету
И унижена в моих стихах:
Наложил на правду позолоту
Я и ничего не объяснил.
Счет великой жертвы не оплачен,
Я литературе послужил,
Но слова — «а ну-ка, посудачим» —
Что-то осторожнее дождя
Заглушает: каплет кровь с гвоздя.
17
Что-то пало с дрожью на аллею,
И затрепетала бирюза
С желто-черным бедствием над нею:
Под шмелем-гигантом стрекоза.
Словно тигр (такая же расцветка,
Та же хватка мертвая), палач
Припадал, впивался, и кокетка,
Украшение приморских дач,
Под жестоким грузом то взлетала,
То в песке вилась. Как два кристалла,
Крылышки, бессмысленно-чисты,
Сквозь себя увидеть позволяли
Небо и зеленые листы,
Если вдруг от щебня отрывали
Тельца ярко-синего стручок
И тяжелое чужое тело,
Чей хвоста убийственный клинок
Действовал и часто, и умело,
И вмешался я в неравный бой,
Символ разрывая роковой…
Смерти логикой бесчеловечной
Перед гробом кто не одержим?
Но и думая о жизни вечной,
Разве мертвецу мы говорим
(А ведь следовало бы): «Ликую,
Потому что ты уже в раю»?
Как ни хочется на жизнь иную
Променять убогую, свою).
Все навыворот. Постигни, уме
Недозрелый: тот живет, кто умер!..
Словно муха в сети паука,
Бьются в неисповедимом мысли.
Что такое смертная тоска,
Знал доподлинно и гимназистик,
Вписывая в тайную тетрадь
Первые стихи. Припоминаю
Тему их: готовься умирать…
И для многого я умираю…
Что же приоткрыто детворе?..
Помню, как на жизненной заре
Мне бывал понятен мир загробный
И особенно, когда подлец
Надо мной торжествовал: утробный
Голос требовать умел сердец
Низких наказания, и надо
Было согласиться, что нужна
Грозная архитектура ада…
Но еще нужнее, чем она,
Та безмерно трудная дорога,
На которой мучился я много.
Благодать — главнейшее в любви…
Утопающему жизнь. спасая,
Миг один им заняты. Живи
Я еще десятки лет, живая,
О себе забывшая, твоя
Нежность и высокая забота
Не померкнут для меня. Кто я
Без тебя? Случайность без полета,
Жертва и носитель малых чувств,
Ищущих единства у искусств.
Что и благородней, и смешнее,
(Надорвется или надоест?),
Чем большой, как правда, на пигмее
Лучшим выпавший на долю крест:
Радость жить для жизни невозможна,
Гнуть себя естественно, грешна
Лень неведенья, заслуга ложна,
Потому что вознаграждена,
И висит на острове Цитере
(В честь Венеры) — помни о Бодлере! —
Труп на виселице. Как до пят
Слитый с лапами и ртами спрута,
С тем, чью власть описывать он рад,
Чтобы, может быть, помочь кому-то.
Как, из галльских мучеников зла
Удивительнейший, ясновидец,
Возле ямы женские тела
Поместив и то, о чем Овидий
(«Ars amandi»[76]), как он мог до слов
О бесспорнейшем из всех богов
Не договориться? Но такие
Как могли, двоясь на глубине,
Вдруг не обращаться литании
В гимны преданности Сатане?
Друг бездомным, старикам, гетерам,
Сам себя считавший бунтарем,
Был ли он таким же двоевером,
Как потомки, любящие в нем
И запретных ощущений Креза,
И подвижника, чей дух — аскеза?
Можно ли забыть его слепых
И продрогшую зарю над Сеной?
Был для нас Евангелием стих
И отчаянный, и совершенный.
Только время новое пришло:
Управляющее бытиями,
Огрубело мировое зло
И уродства новыми чертами
Оттолкнуло, приближая к ней,
К противоположности своей…
Человеку внутреннему внешний
Только внешними и предпочтен.
Как миндаль в цвету цвет кожи вешней,
А в душе к лицу лазури тон.
Много раньше полного разрыва
Двух в одной воюющих природ,
Та, которая властолюбива,
Но ведь не для вечности живет,
Первенство незримой уступает
(Весь тогда характер выступает).
Ни в одной больнице не найти
Столько язв, и нечистот, и струпьев,

Рекомендуем почитать
Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Шакьямуни (Будда)

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Рембрандт ван Рейн. Его жизнь и художественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.