Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах - [178]

Эпилог Пустота

После телефонного разговора с Мейерсоном, который рассказал мне о своих дальнейших планах, я задумался о китах, которых он пытался защитить. Многие из них были старше, чем я или он. И уж тем более старше, чем княжество Силенд или государство Палау. Размеры и возраст китов создавали образ непобедимых и могучих созданий, точно так же как зрелище океанских просторов порождает у наблюдателя ложное ощущение неуязвимости этого мира. В действительности и океану, и обитающим в нем гигантам грозят серьезные опасности, порой подступающие медленно, исподволь, из-за чего люди обычно не замечают их, а власти не считают нужным принимать какие-либо меры.

И вновь мы возвращаемся к основополагающему парадоксу: океан настолько же огромен, насколько и мал. Посмотрите на карту мира и увидите, что ее большая часть закрашена голубым цветом. Необъятность морских просторов и делает их контроль и защиту столь трудными. И все же, как сказали мне арестованные вьетнамские рыбаки, океанов не много, океан всего один. И у морей, которые его составляют, гораздо больше общего по самой их природе – например, проблем кислотности, загрязнения и перелова рыбы, чем придуманных людьми различий, вроде частной собственности, границ или предписаний властей.

Мейерсон отправился в новое плавание, а мне пришла пора остаться на суше и вернуться к газетной работе. От множества удивительных тем пришлось отказаться, я утешал себя известной писательской банальностью насчет того, что книгу нельзя дописать до конца, можно лишь прекратить работу над нею.

Мое исследование беззаконного океана продолжалось около четырех лет, и все это время я пребывал в непрерывном движении, что в равной степени и окрыляло, и сбивало с толку. Все эти поездки, которые можно рассматривать как одно большое странствие, заводили меня в места столь далекие и необычные, что их можно было бы сравнить с другими планетами. Было во всем этом и что-то от путешествия во времени, ведь я своими глазами видел нечто такое – пиратство, каперство, рабство, охоту на китов, – что, как я думал прежде, давно кануло во тьму веков.

На море безнаказанность – в порядке вещей, и дело здесь не только в недостаточном правоприменении, но и в том, какие именно люди, имеющие сомнительные полномочия и мотивы, вынуждены заполнять образовавшийся вакуум. Те редкие проверки, которые реально проводят на судах, подозреваемых в грубом нарушении экологических или трудовых норм, осуществляют (как я узнал в Таиланде) не следователи, а гражданские чиновники. Патрулирование в открытом море, наряду с полицией и военно-морским флотом, ведут самозваные ополченцы и частные охранники, которые зачастую сами творят откровенное беззаконие (что я выяснил, побывав на плавучих арсеналах и приняв участие в погоне за «Тандером» и «Ниссин-мару»). Правила, принятые в международных водах, разрабатывались многие годы, и занимались этим все больше дипломаты и представители рыболовной и судоходной отраслей, чем законодатели или правоведы. Поэтому коммерческая тайна здесь значит больше, чем предупреждение преступлений (в чем я убедился, расследуя историю с «сомалийской семеркой», смерть Эриля Андраде и убийства людей, запечатленные на видеозаписи).

Я изучал тайное подбрюшье океанского фронтира, места, где процветают наихудшие инстинкты человеческого рода. Но мне случалось видеть и не вяжущиеся со всем этим красоты и истинные чудеса. Я встречался с людьми, совершавшими эксцентричные, а порой и героические деяния в обстановке, когда органы чувств не справляются с потоком впечатлений, в мире, где солнце ярче, волны яростнее и ветер сильнее, чем все, что мне случалось испытывать прежде, как будто я спустился на парашюте на одну из выдуманных средневековыми картографами старинных карт.

Вспомнился один конкретный день. Я стоял на передней палубе судна, шедшего по Южной Атлантике. Передо мною на фоне абрикосового заката мелькали летучие рыбы, преодолевавшие по воздуху по несколько десятков метров. Неожиданно несколько птиц с разлету нырнули и проплыли под водой примерно такое же расстояние. Небо в ту ночь было безоблачным, ничто вокруг не преграждало путь взгляду, поэтому оно казалось необыкновенно огромным. Когда стемнело, с неба посыпалось множество падающих звезд, оставлявших за собою белые следы, как меловые разводы на классной доске. Но самые поразительные вспышки я видел не на небе, а под водой. Тут и там за проносившимися рыбами тянулись голубые светящиеся полосы, – гипнотизирующий след биолюминесцентного планктона.

В тот день меня захватила странная «наоборотность» этих краев, где все, как по волшебству, перевернуто с ног на голову: рыбы по небу летают, птицы под водой плавают, белые сполохи наверху, голубые внизу. Это чудесное зрелище обладало притягательной силой, и, каждый раз, вернувшись на сушу, я ощущал, как тянуло меня туда, я тосковал по местам, столь непохожим на мой дом, хотя и видел там столько страданий.

Но кое-что еще запало мне в душу, превосходя и тьму, и красоту океана. Я вновь задумался о черной бездне, поглотившей «Сессну» на Палау, и о том, что безбрежность этой пучины издавна служит оправданием для сброса отходов в океаны Земли. Я думал о сокрушительной тоске морских плаваний и о том, что она с удвоенной яростью терзает моряков на брошенных хозяевами судах и вооруженных охранников, сидящих без дела на плавучих арсеналах. Я думал о традиции моряков играть в молчанку перед посторонними и о том, как она порождала злоупотребления на множестве судов и приводила к унижениям, грабежу и гибели рыбаков флотилии Oyang. И хотя кое-кто из них жестоко поплатился за нарушение этого обета молчания, я все же помню и о механике, заслужившем награду за то, что не побоялся выдать закону «волшебную трубу».