Окаянный император. Роковое путешествие - [24]

После приема депутации мы отправились в Нерчинский музей. Экскурсию проводил его основатель фотограф Кузнецов. Он оказался очень колоритной личностью. Член революционного кружка, сосланный на вечное поселение в Сибирь за участие в убийстве. Здесь его деятельная натура нашла себя в занятиях более конструктивных. Он увлекся краеведением, фотографией и просветительством. Пропустить общение с таким человеком было бы непростительной глупостью.

— Скажите, Алексей Кириллович, а как обстоят дела с вашими радикальными взглядами на развитие Отечества? Не пересмотрели? — вставил я вопрос, дождавшись паузы в повествовании об истории городка.

Поперхнувшись очередной фразой о богатстве края, фотограф непонимающе уставился на меня поверх пенсе. Я молчал.

— Не совсем понимаю вас, ваше императорское высочество…

— В молодости вы придерживались опасных мнений, а как сегодня? Считаете ли, что благоденствия можно достичь только радикальными методами? Можете говорить свободно…

— Вы задаете неожиданные вопросы… Пожалуй что в юности каждый из нас склонен к некоему радикализму, с возрастом это обычно проходит. Но когда не видишь изменений к лучшему, на ум приходят и опасные мысли.

— Сейчас вы наблюдаете желаемые перемены? Вашими стараниями открыта сия галерея и библиотека.

— Это лишь капля в море, — воскликнул Кузнецов, но тут же взял себя в руки. — Университеты российские лишены самоуправления, школы грамоты переданы духовенству. А циркуляр о кухаркиных детях! Он закрыл доступ в гимназии для детей из небогатых семей. Свет знаний для них померк.

— Вы считаете, что широким массам необходимо образование? Отдадут кухарки своих отпрысков в учение?

— Конечно! Сегодня в Забайкальской губернии грамотой владеет только один человек из пяти. Вдумайтесь, целая армия тех, кто не умеет читать и писать. А сколько из них талантливы, но не могут получить развития своим способностям? Несколько лет назад на Каре я организовал школу для всех желающих. Их было столько, что мы были вынуждены многим отказывать… Разрешите вопрос, ваше императорское высочество?

— Да, конечно.

— Почему наследник престола интересуется этими вопросами? Это не характерно для представителей царствующего дома, — и Кузнецов проницательно посмотрел мне в глаза.

Опа! Похоже, вляпался. Слишком я расслабился в общении с политическими.

— А что характерно для наследника?

— Ну, не знаю… Вероятно, скачки, женщины, вино.

— Все это, Алексей Кириллович, свойственно молодым людям независимо от происхождения, — улыбнулся я. — Что же касается моих интересов… В жизни бывают моменты, когда приходится оценивать, что ты сделал, каким останешься в памяти родных и общества в целом. Подобное происходит в ситуациях критических, когда балансируешь на краю… Со мной, как вы знаете, именно подобное и приключилось. Это первое. Второе. Царственный родитель отправил меня в это путешествие, чтобы я узнал жизнь России. Увидел ее собственными глазами. Разве наш разговор противен воле императора?

— С этой точки зрения, конечно, нет. Позвольте заметить, ваше императорское высочество, вы будете необычным правителем.

— Это хорошо или плохо?

— Ответить на этот вопрос пока не возможно.

Дорога от Нерчинска через Читу и Верхнеудинск до Иркутска запомнилась разве только национальным колоритом. Это были земли, населенные бурятами. Поэтому ночевали мы в шатрах и юртах. Любовались скачками и борьбой. А в Верхнеудинске застелили дорогу от въезда в город до храма, в котором проходил молебен, ковровой дорожкой. Сделали это из-за того, что покрытия на проезжей части не было, а кормить пылью дорогого гостя очень не хотелось. Мне это напомнило, как в мое время (или, наверное, уже не мое) к приезду президента кое-где черной краской красили асфальт.

Потрясением, сравнимым с тем, что вызвала тайга, стала панорама Байкала. Я не бывал на этом озере и, признаться, с сомнением относился к описанию его красот. Зря! Байкал завораживал. Он раскинулся до самого горизонта. Величественный и одновременно какой-то родной. По легкой ряби бежала дорожка от восходящего солнца. Волна лениво шевелила камушки на берегу. Этот голубой бриллиант, играющий неисчислимым количеством граней, был обрамлен зеленой оправой леса. Пока наш пароход отваливал от пристани, чистейшая вода позволяла рассмотреть дно на глубине в несколько метров. Путешествующий с нами художник Николай Гриценко лихорадочно делал зарисовки. Завороженные красотой и мощью, замолчали члены свиты. Все были зачарованы открывшимися видами.

Ближе к двум часам дня суденышко, поднявшись по Ангаре, причалило в Иркутске. Нас встречали традиционные отрезы материи цвета имперского флага, гирлянды зелени и ковры, расстеленные на улицах. Многотысячные толпы восторженных горожан заполонили обочины от берега до кафедрального собора. После молебна пришел черед знакомства с бесконечным строем гражданских и военных чиновников, а затем вручения подарков. Особенно запомнилось массивное блюдо из драгоценного металла с царской геральдикой. Его преподнесли золотопромышленники.

Куда более важным делом, с моей точки зрения, было открытие понтонного моста через Ангару. Он связал центр города с Глазовским предместьем, где начинались тракты на Москву и Кругобайкальский. Назвали переправу, естественно, Николаевской. При внешней неказистости, сооружение оказалось непростым. О его строении рассказал архитектор Владимир Рассушин.