Окаянные дни Ивана Алексеевича - [13]

- Тайна! - Вера Николаевна засмеялась.

Тайна состояла в том, что Вера Николаевна после покупки лакомства, - Иван Алексеевич обожал ветчину со времен достатка, когда доктор именно ее авторитетно порекомендовал для укрепления здоровья, - отрезбла ломтик и надежно его прятала. Иван Алексеевич находил ветчину, лежащую на видном месте, и в точном соответствии с планом Веры Николаевны дальнейшими поисками не затруднялся, был доверчив.

- Ты прямо революционерка, - заметил Иван Алексеевич, бережно беря бутерброд. - Я всегда говорил, что революционеры появляются не от тягот жизни низов, а от слабости власти. Хочешь? - Он показал на коньяк.

- Что ты! Я уже выпила вина за обедом.

Иван Алексеевич налил коньяк в два стакана, разрезал бутерброд надвое. Не уговаривая жену, выпил свое.

Вера Николаевна присела на стул.

- Ян, ты натурально полагаешь, что это конец?

Иван Алексеевич чертыхнулся про себя - опять лезут с дурацкими просьбами предсказать! - но все же ответил:

- Война будет длиться всю зиму, а то и весну. Прогнозисты, и американские, и английские, уже ясно, обкакались. А что касается нашего с тобой конца, то он ясен. Этой зимой мы подохнем с голоду. - Иван Алексеевич неспешно жевал ветчину, продлевая удовольствие.

Вера Николаевна молчала, нервно сминая платочек, которым время от времени утирала глаза. Сказала без всякой связи, - а Иван Алексеевич даже посчитал, что и в противоречии, - с прежним своим вопросом о конце света:

- Это Бог меня наказал, что не хотела иметь детей. Много уродливых чувств было в нашем поколении. Очень уж жадны до жизни были. В молодости не понимали, что есть главное. Никого после себя не оставляем.

- Серьезный денек у нас нынче, - хмыкнул Иван Алексеевич. - Кто способен на большее, занимается большим. Кто не способен, тот рожает детей. - Понял, что пошутил плохо, помрачнел. - Я знаю, что такое смерть своего ребенка. Ничего в моей жизни не было страшней. В пять лет, - столько ему было суждено прожить, - он говорил стихами. Удивительно красивый мальчик был - в красавицу-мать. А я и отцом себя почувствовать не успел. Мне не давали свиданий с ним, его от меня прятали... - Иван Алексеевич замолчал, принявшись собирать крошки на блюдце и скатывать из них шарик. - Говоришь, никого после себя не оставляем? А зачем оставлять? Что за судьба у него была бы? И что увидел бы он в жизни? Ни дня не было в этом веке без смертей самых ужасных. Ни он, которого мы бы оставили, ни его дети не были бы в состоянии представить ту Россию, в которой мы жили и которую не ценили. Всю ее сложность, богатство, мощь. Не оправдаться бы нам...

Они долго молчали. Продолжать говорить об утерянной России было больно, они всегда здесь замолкали.

- А теперь, выходит, и тому, что осталось, конец, - прервала молчание Вера Николаевна. - А я вот не могу в это поверить. Неужели так глупа? Ох, глупа! И очень многие так считают. - Вера Николаевна совсем расстроилась. - А ведь и Флобера переводила, и Мопассана. А помнишь, как ты меня за статью об Андрееве хвалил? Четыре языка знаю... - Вера Николаевна загибала пальцы и на Флобере, и на Мопассане, и на языках. - Да и за русский ты меня никогда не ругал. Не иначе, как затюкали. Или сглазили...

Вера Николаевна принялась утирать платочком и нос, и глаза. Бросила на мужа быстрый взгляд, оценивая, стоит ли сейчас говорить снова о Галине. Наконец решилась.

- Ян, я долго размышляла о том нашем разговоре и вот что надумала. Пусть Галина живет у нас. Сам подумай, ну куда ей деваться? Тут хоть не бомбят. Не объедят они нас, поделимся. Жизнь прожили вместе, чего ж перед концом ссориться?.. И я, честное слово, понимаю все именно так, как ты мне в тот раз растолковывал. Ты творческий человек, и тебе требуются особые условия жизни. Ты пишешь о любви, ну как тебе без молодых, красивых женщин рядом! А с Галиной мы, считай, даже подружились. Да и Марга приятная дама. Ты не сердишься, что я опять глупости говорю: и конец всему признаю, и твои писания о любви тоже?

Иван Алексеевич усмехнулся:

- Старуху одесскую тех окаянных дней восемнадцатого года вспомнил. "Возьми меня, сыночек, на воспитание. Куда ж мне теперь деваться?"

- Нет, правда. Ну, с кем ты будешь прогуливаться? Мне по горам нашим лазать не по силам. А я твоей гибкостью и легкостью, как ты на скалы залезаешь, до сих пор любуюсь. И с прогулок ты возвращаешься всегда в хорошем настроении, глаза горят. А если со мной гулять станешь, так ничего хорошего из этого не получится.

"Ужас, что с ней будет, когда я умру. Она и теперь уже скелет, и старуха страшная". Снова стало очень горько. Совсем недавно было детство, первые дни жизни на земле, и вот уже идут последние... И она совсем недавно - первая красавица в гимназии. И долго потом - очень красивая, с огромными светло-прозрачными, как бы хрустальными глазами, нежным цветом несколько бледного лица, изящным профилем. А как она слушала его стихи на вечерах!

- Оставь меня, - вдруг охрипшим голосом попросил Иван Алексеевич.

- Ты собираешься работать? - Вера Николаевна удивилась Выпив, да еще и немало, Иван Алексеевич за работу никогда не усаживался.