Окаянная Русь - [162]

Шемяка отломил хлеба. Съел его. Даже вкуса не почувствовал. Запил пивом.

   — Ты бы, государь, курочку взял, — посоветовал боярин Ушатый.

Шемяка взял курицу, так же лениво откусил, пожевал.

   — Пересохло что-то в горле, — пожаловался Дмитрий.

Он взял с подноса чашу с вином, чтобы запить сухой кусок, однако не удержал, и вино, заливая ему кафтан, полилось на пол.

   — Что это? — захрипел князь, выплёвывая на сорочку жёлтую пену. — Что это?.. Яд?

   — Государь! — подхватил Ушатый падающего князя. — Государь, что с тобой?

Шемяка силился ответить, но из горла шла густая пена.

   — Победил меня Васька, — сумел разобрать Ушатый. — Перехитрил... Жаль умирать отравленным, вот если бы на сече... Неужто это ты, Ванюша... отравил? — еле выговорил князь, и глаза его закатились.

Шемяка дёрнулся — душа отлетела от тела, и князь бездыханным распластался на полу.

   — Кто? Кто посмел?! — Боярин смахнул со стола блюда, которые с грохотом рассыпались на полу.

Ушатый выхватил меч и, изрыгая проклятия, бросился во двор. Дворовые люди с перепугу разбежались по закуткам.

   — Где он?! Где?! — орал боярин, сокрушая мечом на своём пути перила, двери, столы. — Где он?! Убью!

Боярин ворвался в пристройку, где с женой жил повар. В сенях Ушатый стукнулся о высокий порог, остриём меча зацепился за полку, и она опрокинулась вместе с горшками, чугунками, кувшинами. Боярин ввалился в комнату, сопровождаемый дребезжанием битой посуды.

Повар сидел за столом, хлебал щи.

Лицо молодца простоватое, в веснушках, а в бороде застряли листья капусты.

   — Ты отравил государя?! Говори! — Меч с силой опустился на стол, раздробив доску в щепы, одна острым концом впилась в щёку повара, да так и осталась.

Повар выдернул занозу, на щеке выступила кровь и неровной струйкой потекла по подбородку.

   — Не по своей охоте... Все здесь против князя. Не нужен теперь он Новгороду. Пустой он! Сам посадник против него. Вот Василий и сговорился с ним, чтобы извести.

   — Поганец! — выдохнул боярин и ткнул мечом повара.

На крики во двор выбежали новгородские караульные. Впереди шёл посадник.

   — Где здесь разбойник?! Где убийца?! — кричал посадник.

Он появился так внезапно, что могло показаться, будто он ждал этого скандала, чтобы ввалиться в дом со стражей и усмирить строптивый московский двор.

На крыльцо вышел боярин Ушатый. Вышел неторопливо. Спешить в объятия смерти способен только глупец.

   — Твой меч в крови. Ты убийца! Ответ на вече держать перед гражданами будешь!

   — Сообщника твоего убил, которому ты велел отравить великого князя Дмитрия Юрьевича, а теперь и до тебя доберусь, — сделал Ушатый шаг навстречу.

Посадник не отступил.

   — Ты не у себя в вотчине, чтобы судить! Здесь Новгородская земля, и мы живём по своему уставу. Только вече здесь всё решает. Оно и скажет, кого стоит миловать, а кого живота лишить. Взять его! — распорядился Кондрат Кириллович.

Стража обступила боярина подобно волкам, пытающимся завалить лося. Они будут сжимать его всё теснее, чтобы потом наброситься всем разом. Если Дмитрий Шемяка, воин, умер за столом, то он сам погибнет только с мечом в руках. И не важно, кто перед ним — басурмане или лукавые новгородцы. Боярин вытащил кинжал — левой рукой он владел так же, как и правой. Потом прыгнул с крыльца и первым же ударом сразил одного из отроков, другой дружинник не успел отскочить в сторону и был ранен кинжалом. Стражи набросились на Ушатого со всех сторон, но боярин умело уворачивался. Иван знал, что тело его не знает усталости. Ему казалось, он может так биться час и два, столько в нём накопилось яростной силы. Это походило на отроческую забаву, только вместо деревянных мечей сейчас в руках он держал настоящее оружие.

Ушатому распороли кафтан. Лицо его было порезано, но боярин не сдавался: успевал поворачиваться во все стороны. Он рвался туда, где, скрестив руки на широкой груди, спокойно взирал на происходящее посадник. Кондрат терпеливо дожидался смерти боярина. Он не отступил в сторону даже тогда, когда Иван Ушатый приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Ещё немного, и меч распорет посаднику рубаху.

Вдруг боярин Ушатый споткнулся. Сделал неуверенный шаг, потом другой и свалился в дорожную пыль. Из спины, растопырив оперение, хищно торчала стрела.

   — Жаль... Он был хороший воин, — посетовал посадник. — Не дошёл ты до меня, Ушатый, всего лишь шаг не дошёл. Вот и твой хозяин всю жизнь в шаге от московского престола был, да так подле него и скончался.

Василий Васильевич уединился в Борисоглебской церкви, хотел один помолиться. С недавнего времени он стал заезжать в эту церковь, которая была построена одной из первых на Руси в честь великомучеников и первых русских святых Бориса и Глеба, убиенных рукой брата. Василий Васильевич подолгу молился здесь, просил Господа удержать его от соблазна повторить грех Окаянного Святополка. Грех этот был притягателен и обещал скорую развязку.

   — Есть ли святые на стенах? — спрашивал Василий.

   — Есть, государь, — отвечал Прохор. — С укором смотрят, словно могут проникнуть в тайные помыслы.

Василий поёжился от суеверного ужаса. А может, уже проникли взгляды святых в его грешную душу? Станет на одного Окаянного больше. Василий Окаянный. Каково!