Охотники за каучуком - [146]

Эдуард Грей, после поражения консерваторов на выборах и ухода в отставку кабинета Бальфура возглавивший министерство иностранных дел, счел целесообразным последовать совету Мореля, обратившегося к нему с письмом. Новоиспеченный министр пытается «оказать давление на правительство Конго с тем, чтобы оно опубликовало без купюр материал, предоставленный его же собственной комиссией».

Правительство Конго 6 апреля вручает британскому послу в Брюсселе А. Хардингсу ответную ноту:

«Вероятно, господин Морель сделал это предложение в надежде получить в свои руки новый материал для пропаганды и подрыва авторитета чиновников Свободного государства Конго…»

А Морель в это время запрашивает у миссионеров, с которыми постоянно поддерживает переписку, копии их показаний комиссии.

И в июле 1906 года Общество проведения реформ в Конго предает гласности материалы, скрытые Леопольдом от общественности.

«Этот каучук омыт кровью! Негры отданы на произвол агентов компаний, которые систематически натравливают на них своих чернокожих головорезов.

Для этих вконец измученных людей убийство — единственный способ сопротивления! За последние двенадцать месяцев здесь уничтожено больше людей, чем их погибло бы за двадцать лет туземных войн и диких суеверий. А сцены, невольным и беспомощным свидетелем которых мне пришлось быть, едва не пробудили во мне желание умереть…»

(Из письма Джозефа Кларка Эдмонду Дину Морелю)

19

Волосы его посеребрила седина за годы, проведенные в каучуковом аду Изоко. Глаза, потускневшие от увиденного зла и гнусностей, глубоко запали.

Слово божие, всуе вещаемое им, не пробудило отзвука в окружавшей его пустоте, а горячая любовь к людям оказалась бессильной против мракобесия и злобы.

Он приезжает в Брюссель по поручению своей миссии 4 августа и успевает попасть во Дворец наций к концу заседания сената.

Архиепископ Турнейский, член сената, уполномоченный его святейшеством папой римским во время приближающихся празднеств в соборе св. Михаила и св. Гудулы посвятить в епископский сан двух каноников, принимает его в полном облачении.

— Сын мой, — обращается он к шестидесятилетнему старцу, — мне говорил о вас много хорошего генеральный викарий Шетбошский, и хотя ваша миссия в Бостоне не способствовала восстановлению старого порядка в нашей церкви, я готов выслушать вас.

Джозеф Кларк приехал в бельгийскую столицу из своей деревни в верхнем течении Конго, чтобы здесь, в логове зверя, еще раз попытаться сделать то, чего ему не удалось добиться за тридцать лет, проведенных в каучуковых районах Черного континента. Для этой цели он, баптист, даже решился на долгие переговоры с католиком — генеральным викарием, вполне отдавая себе отчет, что действует вопреки воле своих собратьев по общине.

— Аннексия государства Конго бельгийским правительством? — растягивая слова, переспрашивает архиепископ.

— Обстановка в каучуковых районах такова, ваша милость, что не оставляет никаких сомнений на этот счет. Помощь, если она вообще еще возможна, может быть получена только таким путем.

Но архиепископ, который, своеобразно понимая обет нищеты, вложил значительную сумму на имя подставного лица в акции каучуковых трестов и, пользуясь поддержкой соборного капитула и епископата, в течение ряда лет использовал доброхотные даяния полутора миллионов верующих своих девяти епархий для увеличения оборотного капитала компаний в Конго, — архиепископ молча смотрит на Кларка.

Наконец он говорит:

— Вы правы постольку, поскольку сейчас важно сохранить господствующие позиции нашей церкви в государственном управлении Бельгии. Ведь во Франции за последние годы в результате махинаций радикалов и либералов она потеряла былое влияние. Но во всем остальном…

— Речь идет о преступлениях!

— Что вы хотите этим сказать?

— Ваша милость, истреблено население целых районов. Невероятно, чтобы христианское правительство Бельгии в течение одиннадцати лет совершенно ничего не знало об этом.

Архиепископ хмурится.

— Почему вы думаете, что мы не принимали никаких мер?

— Я приехал из Конго. В течение тридцати семи лет я был очевидцем событий, которые нельзя назвать иначе, как преступлением.

— Разве за столь долгий срок вы не успели заметить, что наши посланцы повсеместно отдают все свои силы на служение идее любви и добра?

— Ваша милость, я питаю глубочайшее уважение ко многим из них. Но проповедь веры Христовой бессильна, когда озверевшие солдаты по приказу генерал-губернатора топят страну в крови.

— Мне кажется, вашей миссии придется проверить прочность вашей веры во всемогущество слова божия, сын мой, — улыбаясь, возражает архиепископ. — Заповедь всепрощения применима и к высокопоставленным подданным его величества, которые так же не свободны от ошибок, как и мы, грешные.

В течение сорока минут Джозеф Кларк пытается пробиться сквозь стену лицемерия, за которой прячется его собеседник, защищая тех изворотливых политиканов, которые, использовав исповедальню и кружку для сбора пожертвований, захватили власть в стране и теперь одурманивают народ святыми реликвиями и, осеняя туземцев крестным знаменем, запугивая их геенной огненной, убаюкивая псалмами и перебиранием четок, убеждают их надеяться на вечное райское блаженство, а пока терпеливо влачить на земле ярмо бессловесного рабочего скота.