Охотники за барсами - [9]
Я с интересом следил за ним в бинонль.
Метр за метром медведь быстро разрывал жилище сурков, время от времени жадно нюхая. Наконец он торопливо сунул правую лапу по самое плечо в нору, раздался захлебывающийся крик сурка под землей, и... Но зверь порывисто выдернул из норы только свою окровавленную лапу! Нет правил без исключения — на этот раз в норе сурка-хозяина оказался еще «сурок-гость», забежавший случайно в первую попавшуюся нору от внезапно появившегося медведя. Конечно, «гостя» не пустили в конец норы, в гнездо, и он сидел в боковом отнорке, когда лапа медведя протянулась мимо него в глубь норы, нащупывая хозяина в гнезде. «Сурок-гость» мгновенно прокусил лапу зверя длинными передними резцами, острыми, как долото.
Сгоряча медведь сунул в нору вторую лапу, но сейчас же с жалобным стоном выхватил ее обратно, тоже залитую кровью: «сурок-гость» прокусил и ее!
Теперь медведю было не до охоты. Он долго сидел, облокотившись спиной на камень, совсем как человек, и зализывал раны на передних лапах. Тишина горных вершин долго ничем не нарушалась. Но вот на большом камне показался толстый сурок и замер в неподвижной позе, насторожившись. За ним вылезли из нор еще несколько сурков.
Вдруг сурки опять тревожно закричали — по склону горы шагал медведь на задних лапах. Он прошел так по альпийскому лугу, большому снежному полю и скрылся в зарослях арчи. На ходу он лизал то одну переднюю лапу, то другую и шел так, словно никогда не ходил на четырех ногах.
Стрелять было далеко, мы сели на коней и поехали дальше. Но следы на снегу заставили остановиться моего спутника и внимательно присмотреться к ним: казалось, по снегу прошел человек-великан.
— Что, Казакпай, похоже на следы таинственного великана-невидимки? — спросил я, улыбаясь.
Казакпай молча взглянул на меня и растерянно развел руками, едва заметно улыбнувшись. Весь его смущенный вид говорил, что ему жалко расстаться с тем, что он считал истиной всю свою жизнь...
Ночные ласточки
На стеклянной веранде дома отдыха гнездились ласточки. Форточка никогда не закрывалась, и птички влетали через нее. Под потолком в углу прилепилось их гнездышко.
Каждый вечер отдыхающие ужинали на веранде. Темная южная ночь смотрела в открытые окна, и листья в саду казались черными. Ночные бабочки и другие крылатые насекомые носились около люстры под потолком.
Как только зажигали свет на веранде, ласточки начинали потягиваться, расправлять крылышки и переговариваться, сидя на краю гнезда, словно наступило утро. Через несколько минут они уже носились около люстры под потолком и хватали ночных насекомых. Но птенцам в этот поздний час хотелось только одного — спать! Их родители по очереди долго щебетали, сидя на краю гнезда, пока наконец кто-нибудь из птенцов не открывал клюв. Стоило одному из птенцов схватить корм, как тотчас просыпались все, и сразу открывалось пять желтых клювиков. Этот «неплановый» ужин у ласточек продолжался до тех пор, пока на веранде не гасили свет, нарочно постепенно, чтобы ласточки успели сесть на край гнезда.
Но однажды произошло несчастье. Одна из ласточек с веселым щебетом погналась за бабочкой слишком низко, и кот внезапно мелькнул из-под стола...
Поднялась суматоха, отдыхающие бросились ловить кота, но отнять удалось только труп ласточки.
Каково же было удивление отдыхающих, когда на следующее утро во время завтрака опять пара ласточек продолжала выкармливать птенцов! Значит, одна из них была мачехой или отчимом!
Новая ласточка оказалась на удивление «бестолковой». Она влетала на веранду в форточку с кормом и отдавала его птенцам. Но вылететь обратно в сад в ту же самую форточку она уже не могла и беспомощно совалась в стекла или кружилась под потолком, пока не прилетала другая ласточка с кормом и не уводила ее за собой. Найти форточку, через которую она только что влетала, было для новой ласточки непреодолимым препятствием. Не могла она привыкнуть и к ночной ловле насекомых при электрическом свете.
Через неделю птенцы вылетели из гнезда в ту же форточку.
В природе встречаются птицы, оставшиеся без гнезд. Они-то и становятся мачехами и отчимами. Так было и у ласточек.
Птичий волк
Из окна гостиницы открывался чудесный вид на городской сквер.
Как яркие факелы, горели красные Канны. Причудливыми узорами пестрели петуньи, львиные зевы, оранжевые лилии и множество других цветов. Кустарники имели форму шаров, квадратов и прямоугольников.
Солнце только что встало, и большой город еще сохранял ночную тишину в этот ранний час летнего утра. Но ласточки уже носились над сквером с веселым щебетом. Некоторые из них присаживались на провода, и тогда были хорошо видны их хвостики. Значит, это были молодые, недавно вылетевшие из гнезда.
Вдруг что-то прошумело в воздухе, и сверху вниз мелькнул сокол. Глухой шлепок, облачко пуха — и он летит с ласточкой в лапах.
Сокол-чеглок уселся на телеграфный столб. Это была крупная самка.
Она стала теребить свою жертву.
Вниз полетели перышки. Чеглок оторвал и проглотил головку ласточки, бросил трупик и улетел.
Я снова стал любоваться цветами на площади, сверкающими капельками росы. Но хорошее настроение было испорчено: как-то невольно думалось о гибели ласточки. И вот опять испуганные крики птичек, снова глухой щелчок— и чеглок несет на тот же столб новую жертву. На этот раз он вырвал только несколько перышек, пустил их по слабому утреннему ветерку и бросил свою добычу. Трупик ласточки упал вниз, а сокол несколько минут сидел неподвижно, грудью к солнцу. Ласточки тем временем успокоились и со щебетом опять замелькали над площадью.
