Охотники на Велеса - [33]

Так же неторопливо и степенно Тишата, сопровождаемый бесстрастным Харальдом, добрался до дома кузнеца. Того уже, видать, предупредили. Кузнец ожидал новгородцев во дворе. Всеслав с удовлетворением оглядел развесистые пучки чеснока над воротами, над дверью и над окнами. Любавиной мести здесь боялись.

— Ты ли кузнец Житобуд? — с приличной случаю мрачностью спросил новгородец здоровенного черноволосого и чернобородого мужчину.

— Я, — ответил тот и оперся рукой о стояк распахнутых ворот. Чтобы лучше держаться на ногах, наверное.

— Ты покалечил мою лекарку, причинил этим ущерб и мне, — важно сообщил купец Тишата и замолчал, давая возможность обвиненному отрицать свою вину. Кузнец ничего не стал отрицать. Он ждал.

— По Ярославовой Правде ты должен заплатить за причиненный ущерб виру.

Новгородец назвал требуемую сумму в серебре. Его занудное разъяснение, сколько это будет в шкурках соболей или куниц уже никто не слушал. И кузнец и не менее удивленный таким решением Всеслав во все глаза воззрились на уверенного в своем праве купца Тишату.

— И это все? — севшим голосом произнес Житобуд, бросая быстрый взгляд на вывешенный над воротами чесночный оберег от ведьминой страшной мести.

— Нам чужого не надо. Впрок не пойдет, — с достоинством заявил новгородец. — У нас есть закон — Ярославова Правда. Ты нанес ущерб — плати виру. А коли не признаешь нашего закона, — добавил он, потому что кузнец все еще потрясенно молчал, — то будешь, по вашим законам, иметь дело вот с Харальдом. Ты, конечно, сильный малый, но видел я как-то, как он рубал печенегов на Днепровских порогах. Ух, как рубал.

И Тишата закатил глаза, вспоминая.

— Я выплачу виру, — быстро сказал кузнец, приходя в себя.

Всеслав даже пожалел на мгновение, что он не новгородец. Что это не он пришел вместе с Тишатой требовать виру за Любаву по Ярославовой Правде. Таким правильным вдруг представилось ему найденное решение, таким мирным, бескровным…

— Э-э-э, — смущенно начал Житобуд, — вы не зайдете ко мне в избу, кваску выпить. Я пока подберу, чем заплатить.

— Да отчего же не зайти? — степенно сказал Тишата. — Коли ты согласен заплатить по нашей Правде, то более нет между нами обиды.

— И можешь снимать свой чеснок, храбрец, — ехидно добавил Всеслав.

— Знатный же у Житобуда оказался квасок, — закончил дядька Тишата, ласково глядя на свою улыбающуюся лекарку. — Развеселил я тебя, несчастное мое дитятко? Что будешь с деньгами-то делать? Надобно тебе чего?

— Ничего мне не надобно. Мне ведь Рагнар дарит все самое лучшее. Спрячь пока. Потом придумаю.

Любава вздохнула, подумав о своем отце Феофане. Вот бы с кем сейчас поговорить. Но тот был далеко, в чужих землях.

Сольмир жизнерадостно рассмеялся.

— Хорошо, что ты жива-здорова, Любава. То-то вчера была потеха, когда я передал твои слова о чесноке, пророщенном через конский череп. Весь Муромль бегал, как муравьи в ошпаренном муравейнике. Искали друг у друга чеснок этот. Сколько с тобой веселья.

— Я не смогу сегодня с тобой заниматься, — смущенно произнесла Любава.

Сольмир встал.

— Я вижу, что ты ещё нездорова. Я пришел не для этого. Завтра приду просто тебя навестить.

И он ушел. И дядька Тишата ушел.

— Теперь давай поговорим о вчерашнем дне, — сказал до этого молчавший Харальд. — Я понимаю, что ты раздобыла важные сведения, но это был неоправданный риск.

Любава подняла глаза на своего Старшого.

— Я тоже считаю, что надо было бежать, — твердо сказал тот. — Ты рисковала жизнью.

— Теперь и я так считаю, — вымученно улыбнулась дружинница. — Понимаешь, Харальд, я до сих пор получала только тренировочные, учебные удары. Я даже и не думала, что по-настоящему так тяжело и болезненно.

Харальд криво усмехнулся.

— В таком случае, поздравляю тебя с боевым крещением.

После его ухода на скамейку к Любаве подсел Творимир, искоса посмотрел на ее заплаканные глаза и дорожки слез на щеках, опустил взгляд на свои узловатые пальцы, спокойно лежащие на коленях.

— Я слышал твой разговор с Сольмиром, — тихо сказал он. — Ты не сказала Харальду о предложении сказителя.

— Не сказала. Я еще не решила окончательно.

— Послушай, девонька, я понимаю и согласен, что для христианина никакая цель не может оправдать недостойные средства. Но вот в оценке Сольмира я не согласен? Он, ясен пень, не верит, что ты ведьма. И было бы странно, если бы общаясь с тобой так тесно, он в это верил. Ты искренняя девица, а он наблюдателен. Зачем новгородке выдавать себя за ведьму в Муромле? Как бы ни получилось, что ответ очевиден не только Ростиле.

Любава резко вскинула голову и встретилась с сочувственным взглядом Творимира.

— Харальд считает, что тебя нужно держать подальше от муромцев. Следующим, кто все сообразит, может оказаться Всеслав. А вот будет ли он с такой же деликатностью, что и Сольмир, молчать? Не знаю. С него станется, что-нибудь с тебя потребовать, девонька милая, в обмен на молчание.

Любава начала краснеть.

— Пока что он не требовал. Хотя и разоблачил нас с Сольмиром.

— Кстати, Сольмир был сейчас готов сообщить тебе о своих догадках насчет тебя. Но не стал, тебя пожалел. Ты выглядишь очень расстроенной. Однако не так уж он и дорожит своими «отеческими обычаями», как тебе кажется. Так что не стоит так из-за этого страдать.