Охотники. Книга 1. Погоня за жужелицей - [12]

Но тут Печатка озвучил вторую часть предложения, и Генри опешил снова. Он вытер ладонью пот со лба, осторожно положил «кольт» на тумбу, нагнулся, поднял с пола полотенце и снова обмотался им, став похожим на римлянина. Несмотря на то что пулевые шрамы на груди и мешали абсолютному сходству, любой модный скульптор, очутись он сейчас в заведении Бет, вполне мог бы на скорую руку сваять с Баркера статую удивленного легионера. Безупречно сложенного, очень мускулистого, очень загорелого, очень светловолосого, ослепительно синеглазого и чертовски привлекательного легионера, получившего прозвище Красавчик от самой Толстухи Бет, которая в чем, в чем, а в мужчинах знала толк.

— Не шутка? — спросил Красавчик, чтобы хоть что-нибудь спросить, потому что Печатка точно не шутил. — Каким это образом, интересно? А?

— Предположим, у нас имеются возможности влияния… Весьма серьезные возможности. — Голос у Печатки из механического вдруг стал вкрадчивым и тихим, как у девушки. Людей с такими голосами следует сторониться и ни в коем случае не вступать с ними в серьезные сделки. Но именно это Красавчик и собирался сейчас предпринять.

Нет. Дело было не в деньгах — хотя в них Красавчик, привыкший жить на широкую ногу, именно сейчас здорово нуждался. Дело было в Малыше Стиви. В маленьком глупом братишке Стиви. В мистере Стивене Джи Баркере, которому уже через три недели грозил электрический стул.

***

Малыша Стиви с полгода назад повязали на ограблении захолустного почтового отделения в Миссури, за что судья прописал Малышу посиделки на «креслице господина Вестингауза». Судья был не прав: Малыш спалился впервые, и ему только-только исполнилось шестнадцать, поэтому по закону штата ему полагалось отмотать не больше пятерки, а при хорошем раскладе и вовсе выйти на поруки. И если бы Малыш не оказался таким безнадежным дурнем и не выдал бы себя, гордо заявив маршалам, кто он такой есть, — хлебал бы сейчас жиденькую баланду и поджидал, пока братишки сообразят, как его посноровистее вытащить. Но Стиви раскрыл свой глупый рот и нарвался.

Попади на стул или виселицу любой другой из братьев: Дуглас, или Майк, или Ллойд, или Арни — или даже сама мама Баркер, Красавчик не шевельнул бы пальцем. Малыша же он по-настоящему любил, как и все в семье. Рассеянный, дурной… с самого детства близорукий, словно крот, и уморительно неуклюжий Стиви совсем не был приспособлен к гангстерской заковыристой карьере. Даже мамаша (уж на что она презирала любое другое занятие, кроме грабежа и убийств) соглашалась, что малышу лучше бы заняться фермерством, как его болвану-деду, или — чем черт не шутит — сунуться в юриспруденцию, благо сбережений у семьи хватало и на Гарвард, и даже на Сорбонну, о существовании которой ма, пожалуй, даже не догадывалась.

Но мальчишка уперся и на все уговоры талдычил одно: «Хочу стать настоящим Баркером, и точка». Ма не спорила, но с собой на дело малыша ни разу так и не взяла, отбалтываясь всякой чепухой. Мальчишка дурил. И чтобы доказать, что он не прыщавый сопляк, но уже давно умеет управляться с пушкой, Стиви ни до чего лучше не дотумкал, как втайне от ма выйти на заведомый тухляк с шайкой латиносов. И тут же спалился. Даже не успел свалить из штата. До границы оставалось меньше полумили, когда Стиви и его амигос крепко повязали. А уж только фараоны прочухали, что арестованный самый что ни на есть младший Баркер, так и взвыли от счастья. Быкам выпал шанс наконец-то прижучить семейку Баркеров и оторваться за годы безуспешных поисков и погонь, за пять висящих на ма трупов (и это медноголовые еще не все раскопали), за дюжину раскрытых и столько же нераскрытых налетов, за бойню в Филадельфии, где ма срезала из пулемета целую роту копов, и еще за многие крупные грехи и мелкие грешки, коих за мамой Баркер и ее сыночками числилось изрядно.

Красавчик злился на ма, что она таки прозевала Малыша… Он даже сгонял на пару дней к ней в ее арканзасскую дыру. Впервые за десять лет встретился со старухой с глазу на глаз, чтобы высказать все-все, включая детскую обиду на раздолбанный о его голову самодельный мольберт, после чего (так он теперь думал) он и перестал толком запоминать имена. Старуха кряхтела, морщилась, но помалкивала. Соображала, что без Генри ей младшенького из-за решетки не сдернуть — слишком крепкой оказалась тюремная охрана. Генри Джи Баркер великодушно принял предложение ма объединить усилия и арсеналы, благо его ребятки околачивались рядом и наготове. Но совместная попытка оформить Стиви побег закончились полным фиаско, Генри потерял пару дружков, а ма словила пулю в лодыжку и едва успела свинтить. Малыша же перевели в карцер до исполнения приговора и усилили охрану вдвое. Это означало одно — малыш Стиви обречен.

Генри утешил ма, собственноручно сменив ей повязку, выпив с ней на пару пинту десятилетнего виски и подарив коллекционный «смит и вессон», после чего вернулся в Чикаго, чтобы там стоически ждать известия о торжестве закона над бедным Стиви. Но когда до заранее обведенной черным кружочком даты оставалось меньше трех недель, когда лучший портной города уже пошил для Генри отменный траурный костюм, а красные кожаные сиденья его нового доджа-туринга временно перетянули крепом, к Красавчику явился джентльмен с повадками раненого гризли и печаткой на среднем пальце.