Охотники Гора - [3]

— А чего же ты ждал? — поинтересовался Самос.

— Почему ты не сказал мне сразу? — воскликнул я.

— А что бы ты сделал, даже если бы узнал об этом раньше? Посадил бы ее на цепь у своей постели?

Я был взбешен.

— Она гордая, благородная женщина, — заметил Самос.

— Я люблю ее, — пробормотал я.

— Тогда отправляйся на болота и отыщи ее.

— Я… я должен идти в северные леса, — запинаясь, возразил я.

Самос пожал плечами.

— Строитель — к книжнику убара, на шестую клетку, — сообщил он, передвигая высокую резную фигуру.

Я взглянул на доску. Пора было вплотную подумать о защите Домашнего Камня.

— Тебе придется выбирать между ними, — сказал Самос.

Я был вне себя от бешенства. Не в силах усидеть на месте, я зашагал по залу, меряя его из конца в конец. Шаги гулко зазвучали среди толстых каменных стен. Телима! Что она себе позволяет? Неужели не понимает, что я просто обязан сделать то, что собираюсь? Столько сил и трудов потратил я на то, чтобы построить в Порт-Каре дом Боска! Чтобы подняться на ту ступень, которую сейчас занимаю! Мое кресло в Городском Совете — среди наиболее почетных и уважаемых граждан Гора! Разве это не огромная честь — быть женщиной Боска, адмирала, торговца? А она в ответ позволяет себе такое! Норов свой показывает! Да как она посмела? И ведь знала, какое это вызовет у меня неудовольствие. Мое! Боска! Да и что могут предложить ей эти болота? Отказаться от золота, драгоценностей, одеяний и тонких вин, слуг и рабов, уюта и безопасности дома Боска ради одинокого прозябания на затерянном среди бескрайних болот острове?

Она что, вообразила, будто я брошусь за ней, начну умолять вернуться, терпеливо снесу весь тот спектакль, что она пожелает разыграть передо мной, пока Талена, некогда моя свободная спутница, будет, закованная в цепи, погибать где-то в диких северных лесах? Нет, со мной это не пройдет!

Пусть торчит на своих болотах, пока не завоет от тоски. Ничего, она еще приползет к ступеням дома Боска, она еще будет валяться у меня в ногах, заглядывая в глаза подобострастным взглядом, как домашний слин, провинившийся и вышвырнутый хозяином на улицу.

Однако в глубине души я знал, что Телима не вернется. Не вернется! Я едва мог сдержать навернувшиеся слезы.

— Что ты собираешься делать? — спросил Самос. Он сидел не отрывая взгляда от доски.

— Утром я отправляюсь в северные леса, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже.

— Терситус строит корабль, способный выйти за пределы известного мира, — по-прежнему не поднимая головы, продолжал Самос.

— Я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, — сказал я.

Отвернувшись к стене, я вытер глаза рукавом туники и повернулся к игральной доске.

Мой Домашний Камень находился в опасности. Однако я чувствовал в себе силы и уверенность. Я — Боск. Я тот, кто некогда был воином. И меч по-прежнему висит у меня на боку.

— Домашний Камень — к тарнсмену убара, на первую клетку, — сказал я, не наклоняясь над доской.

Самос передвинул фигуру на указанное место.

— Это и есть тот раб? — поинтересовался я у Самоса, кивнув в сторону коленопреклоненного между двумя стражниками мужчины.

— Хорош? — спросил Самос. — Подведите его ближе, — велел он стражникам.

Те, подхватив мужчину под руки, не давая подняться, волоком протащили его по каменным плитам пола и швырнули к нашим ногам.

Наблюдавшая за ним рабыня рассмеялась.

Мужчина расправил плечи. Он был горд. Это мне нравилось.

— Прическа у тебя необычная, — заметил ему Самос.

Рабыня снова залилась смехом.

Выбритая ото лба до затылка полоса на голове мужчины свидетельствовала, что он был пойман и продан в рабство разбойницами из северных лесов — женщинами-пантерами, как они себя называли. Находиться в рабстве у женщин, а затем, наскучив им, быть проданным кому-то еще считалось наибольшим позором, какой только может выпасть на долю мужчины.

— Говорят, только последние глупцы да слабаки, способные лишь прислуживать женщинам, могут попасть в рабство к пантерам, — произнес Самос.

Мужчина ответил ему хмурым взглядом. Я вновь почти физически ощутил, как сжались в кулаки его скованные за спиной руки.

— В свое время мне тоже пришлось быть в рабстве у одной женщины, — сказал я.

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Ну, и как с тобой поступить? — спросил у него Самос.

Ошейник на мужчине был неснимаемый, что для мужчины-раба совсем не странно. Голову человека в таком случае кладут на наковальню и скрепляют металлическую полосу на шее толстой заклепкой.

— Поступайте как пожелаете, — ответил стоящий перед нами на коленях человек.

— Как ты стал рабом? — спросил я.

— Вы же видите, — ответил он, — попал в руки женщин.

— Как именно это произошло?

— Они напали, когда я спал. Я проснулся уже с ножом у горла. Меня заковали в цепи. Они чуть ли не соревнование устроили в том, как лучше надо мной поиздеваться. А когда им это надоело, отвезли меня, связанного и в наручниках, на безлюдный берег Тассы где-то у западной границы леса.

— Да, это обычное место свиданий с разбойницами, — сказал мне Самос. — Именно там один из моих кораблей подобрал и его, и других. — Он снова посмотрел на мужчину. — Ты помнишь, сколько за тебя заплатили?