Охотник за смертью - [41]

– Паутина, – негромко произнес Альгирдас. – Ты ни в чем не виноват, Орнольф, это просто паутина. Я сплел ее, когда просил тебя дать мне время до рассвета, заставил раскаяться в том, что ты не успел спасти меня. И ты попался.

– Я мог бы успеть, если бы поторопился.

– Нет. Ты же не знал, где меня искать. А я… мне было страшно. Очень. Никогда я так не боялся. И я ушел.

– Ты же в золоте был.

– Представляешь, как перетрусил? – Альгирдас усмехнулся. – Да, сбежал, и золото меня не удержало. Эльне бросил и Наривиласа… ушел. Только сегодня вернулся, когда имя твое услышал. А так, не нашел бы ты меня ни среди живых, ни среди мертвых.

Он посмотрел в сторону выхода и обхватил колени руками:

– Светает…

– Я тебе нашел там тихое место, – бодрясь сообщил Орнольф, – тихое и темное.

Он вымученно улыбнулся, получив в ответ куда более живую, хоть и острозубую улыбку:

– Ты что, рыжий, мертвяка днем больше, чем ночью боишься?

– Сам как будто не боишься, – проворчал дан. – Пойдем, расскажешь мне потом, как это…

– Противно, – зевнул Альгирдас и неохотно поднялся, – как будто по шлему палицей приложили. Вроде на ногах стоишь, а вроде и душа отлетает.

В самом дальнем углу усыпальницы, в длинной стенной нише, где еще недавно стоял пущенный на растопку большой сундук, Орнольф постелил несколько одеял и соорудил из кожаного плаща плотный полог. Чтоб ни один лучик света не потревожил Хельга, пока тот будет спать мертвым… – тьфу ты! – глубоким дневным сном.

– Знаешь, – пробормотал Альгирдас, вытягиваясь на жестком ложе, – так странно… Эльне была живая, и я был жив, мы были вместе… как будто не три года, а всю жизнь, и в прежней жизни тоже. А сейчас она мертва. И я мертв. Мы умерли в один день, но мы не вместе. И я не знаю, где она… и очень надеюсь, что она не знает, где я. Но я все еще не понимаю, что ее нет.

Орнольф только вздохнул, не зная, что сказать. Ему не доводилось потерять любимую… Но если бы, не приведи боги, с Хаптой случилась беда, разве ему помогли бы слова?

– Потом станет легче, – произнес он убежденно, – со временем. Сейчас в это трудно поверить, но…

Он не договорил. Понял, что Хельг уже не слышит его. Солнце взошло, и остатки жизни покинули тело, бесцветные глаза застыли, глядя в пустоту. Орнольф подумал, протянул руку и закрыл Альгирдасу глаза. Так он меньше походил на мертвого… хотя, конечно, спутать мертвеца со спящим все равно было невозможно.

Эльне умерла. Какая-то мразь, погань, в подметки не годящаяся никому из Гвинн Брэйрэ, убила ее просто так, от злости или для развлечения. Люди убивали для забавы нисколько не меньше, а то и больше, чем нежить и чудовища. Орнольф вспоминал Эльне, свою «лиден систер». Сестренку… так сложилось у них сразу, еще в тот день, когда он увидел ее в первый раз.

Хельг позвал его на свадьбу, единственного из Гвинн Брэйрэ, и об этом долго потом говорили, мол, Паук опять все сделал поперек советов наставников, вопреки пожеланиям братства. По-своему, в общем. По-паучьи. А делов-то всех – женился, когда захотел, а не когда разрешили. Ему уже семнадцать было – конунг, не хуже славного Гудфреда, будет он у Совета спрашивать, когда ему жениться. А Эльне только-только четырнадцать исполнилось, и показалась она тогда Орнольфу ну совсем девчонкой. Нет, все при ней было, чего уж говорить, просто нрав не бабский, а… ну как у зайчика солнечного. Хельг ее Ланькой называл – это оленуха такая, маленькая совсем. И впрямь.

Смотрел на них Орнольф – и в те дни, и потом, когда в гостях бывал, – смотрел и диву давался: как же Хельг без Эльне раньше жил? Нрав у него, ну до того тяжелый – княжеский нрав, что тут скажешь, и рука не легче. Это с людьми он терпелив да спокоен, а с Гвинн Брэйрэ, да вот с Орнольфом хотя бы, ох-хо, не приведи боги слово поперек сказать. А тут льнет к нему нежная веточка березовая, в глаза заглядывает:

– А-альгирда-ас, – этак, по-ихнему, протяжно, как смола с кедра течет…

И готов свирепый Хельг, Паук Гвинн Брэйрэ: хоть так ешь, хоть на хлеб намазывай.

У кого на Эльне рука поднялась? Ее даже звери лесные не трогали. И не боялись. Хельг – тур лесной, гордый, могучий. А Эльне – ланька и есть. Как же можно было ее?.. маленькую такую…

– Касур, – властно прозвучало в тишине, – Молот, ты слышишь меня, брат?

– Слышу, Син, – отозвался Орнольф, – чего тебе еще?

– Паук сыт? – без долгих предисловий поинтересовался Старший.

– А я знаю? – невежливо ответил Орнольф.

Отличить сытого мертвяка от голодного сумел бы и обычный человек, не то что Гвинн Брэйрэ, и по вдумчивому молчанию Сина Орнольф понял: его невежливость оценена и принята к сведению. А еще он понял, что Син даже не сомневался в том, что Хельг вернется, несмотря на то что для навьев совсем не характерно выполнять самоубийственные обещания.

И что все это значит?

– Сегодня ночью он не ел, – наконец проворчал Орнольф.

– Он проснется голодным, – предупредил Син, как будто Молот Данов, истребивший на своем веку нежити больше, чем видел Старший за долгие века бессмертия, не знал, как это бывает.

– Накормлю, – отрезал Орнольф.

– Вот и молодец, – как ни в чем не бывало, похвалил его Син, – ни в коем случае не позволяй Пауку пить человеческую кровь. Твою – можно. Любого из братьев – пожалуйста. Но только не людей.