Охотник за бабочками - [60]

Куколка вздохнула.

— Тут вздыхай, не вздыхай, а придется. И то, что мой паПА придумал, тоже не сделаем. Рассказать, что он учудил?

Красный огонь в глазах куколки на мгновение утих.

— Нас три брата. Каждый привез по…, как бы помягче…, а все-равно, по невесте. И паПА сказал, что отдаст состояние тому, чья жена окажется лучшей. Во всех отношениях. Поэтому к завтрашнему дню вы должны достать «каравай». Представляешь? Каравай. А я даже не знаю, что это такое. И никто не знает.

— Кажется, я знаю.

— Да откуда ты то можешь знать? Я все гиперссылки перевернул и ничего не…

Я наклонил голову набок, шмыгнул носом и сказал:

— А…

Куколка засмеялась. Засмеялась вполне обычным, человеческим смехом. Не похожим ни на звон колокольчиков, ни на будильник, ни на что другое. Только на самый обычный, тихий и вполне… как это говориться… одухотворенный смех.

— Да-а?! — снова сказал я и стал чесаться. Я когда сильно волнуюсь, всегда начинаю чесаться. ПаПА говорит, что это пережиток прошлого, не убитый во мне вовремя. Уж извините.

— Да, — просто ответила куколка.

— Ну, тогда… это… — я неопределенно помахал руками, оглянулся на Кузьмича, который и не думал просыпаться в столь необычайный момент, на дворецкого, который, зараза, вместо несения службы сонно свесил антенны и откровенно храпел резисторами, — … Привет. Привет, говорю.

— Привет, — снова засмеялась куколка, — Ты так это говоришь, будто не виделись мы с тобою сто лет.

Что-то я стал слишком возбужден. Дергаюсь, как при первом свидании.

— Я бы руку пожал, но… не за что, извините. То есть извини. На «ты» можно, да?

— Можно, — интересно, а она от поцелуя моего прорвалась, или как? Черт! Интересно-то как. А впрочем, ничего удивительного. Если родственнички ее, в шляпах которые, нормально разговаривали, почему я удивляюсь тому, что она способна произносить нормальную человеческую речь.

— Тебя…, - я осторожно прикоснулся к кокону пальцем. Впрочем, тут же его и отдернул. Еще цапнет, ее никто ж не знает, — Тебя, как зовут. Меня… Меня! Зовут Константин. Костя. Костик. Костюнчик. Ага? А тебя?

— Ляпуська.

Странное имя для страхолюдины. Впрочем, чего это я удивляюсь. У меня тоже имя не дай Галактике кверху пузом перевернуться. Ляпуська. Пусть будет Ляпуськой.

— И как это ты вдруг? Заговорила? Надеюсь, не мой поцелуй? Кстати, приношу извинения, если что не так.

Ляпуська в очередной раз засмеялась. А я подумал, что впервые встречаю куколку, которая слишком много смеется. И чей смех, меня абсолютно не раздражает.

— Не хочешь отвечать? И не надо. Слушай, а ведь здорово-то как! Молчала, молчала, и раз! Молвишь человеческим голосом. Чудо.

— то ли еще будет, Костюнчик.

Ишь ты. Из всех имен самое идиотское выбрала. Значит, есть чувство реальности.

— И что это значит? Ляпуська.

Сума сойти.

— Придет время, узнаешь. Ты говорил о «каравае»? Я знаю, что это. И тебе не будет стыдно перед паПА.

Да, да, да, да, да. Каравай. Было такое. А ведь ситуация меняется с каждой минутой. Это что же получается? Если раньше мы, то есть я один, имел в наличии дохлый кокон, невыполнимое задание и перспективу быть изгнанным из родового дома, то сейчас! Сейчас в наличии совершенно, без акцента, разговаривающая на русском инопланетная чужестранка, которая по устному договору является моей невестой. В наличии, также, пока, правда, не совсем ясная, перспектива выполнения первого задания паПА. Что в итоге? Нехорошие вещи в итоге.

— Ляпуська, — начал я, боясь не испугать куколку словом неосторожным, — А как насчет наших с тобой отношений? Помнишь, о чем я говорил. Ну, о человеческих нормах, правилах приличия.

Куколка помнила.

— Я постараюсь не слишком тяготить тебя.

— Этого мало.

— Я не намерена претендовать на тебя, пока ты сам этого не пожелаешь.

Хрен дождешься.

— И никакой свадьбы, даже если мы выполним все пожелания паПА…

— Нет, конечно, — куколка дернула краешками губ, по которым стала стекать липкая слизь, — Никакой свадьбы не будет. Я ж не дура, за такого страшненького и уродливого выходить.

Вот! Вот в чем суть всех самок. Будь-то человеческая женщина, или внеземная особь. О них заботишься, им носы подтираешь. И сю-сю-сю с ними, и пути-пути с ними, а они… Да пошли они все по млечному пути до самых до окраин!

— Я шучу, — куколка глупо хихикнула.

И в этом тоже они все. Как можно шутить над самым святым, что есть у человека, а потом признаваться в этом с глупой рожей.

— Шутишь? В первой или второй части?

Куколка странно так свернула глаза набок, потом закатила из наверх и только после этого ответила.

— Мы, действительно разные.

Я облегченно вздохнул.

— Но ты должен обещать мне одну вещь.

Я вздохнул уже не так облегченно.

— Я не выйду за тебя, но половина того, что ты получишь в наследство — мое. А так же и половина того, что я наплакала. И тогда я помогу тебе. Хорошее предложение, Костюнчик.

— Не называй меня так, — я думаю, — Лучше что-нибудь более нейтральное, — половина состояния. Губа не дура! — Костя, это подойдет, — Большие деньги хочет. И камушки.

— Согласен.

Куколка заворочалась, изогнулась и из-под кокона показалась маленькая уродливая ручка. Вся в соплях, извините, в слизи. И в пупырях. Неприятная ручка.