Охотничьи тропы - [31]
Марина сняла котел с огня.
Селифон закинул ружье за плечи и пошел побродить вверх по ручью. Он знал, что в жар старые глухари и перелинявшие черныши любят рыться в прохладных корневищах черносмородинника, лакомиться осыпающимися самыми спелыми ягодами. Не один раз в прошлые годы он поднимал их тут и срезал шестеркой из отечественной тулки.
От ручья тянуло свежестью и черносмородинником. Каждую минуту охотник ждал тяжелого взлета, шел осторожно, раздвигая кустарники и крепко сжимая шейку ружья.
Но прошел он уже немало, а птицы не поднимались, словно и не было их в этих местах.
Адуев взобрался на крутик и решил попробовать не однажды уже проверенный им способ охоты по красной дичи без собаки. Он раскачал тяжелый круглый валун и пустил его. Камень с шумом и треском запрыгал по косогору и врезался в кустарники.
Сидевшие очень крепко в жару глухари и черныши, обычно, не выдерживали надвигающегося на них шума и взлетали из зарослей.
И действительно из черносмородинника с громом вырвался старый сизо-дымчатый глухарь. Сбитый выстрелом, он упал в траву, подпрыгивал в ней и судорожно колотил крыльями.
Так Адуев выгнал еще трех чернышей и двух из них опустил в сетку.
На пасеку Адуевы приехали позже всех. Ужин еще не начинался: их поджидали. За полкилометра от пасеки комсомольцы разложили большие костры.
Колхозники, разбившись на бригады, пели проголосные старорусские песни. Бригадиры в конце каждой песни посылали к стоящим на карауле комсомольцам спросить: «Не едут ли?»
И каждый раз посланный сообщал: «Пока не видно».
Саврасого иноходца председателя и белого жеребца Кодачи, на котором ехала Марина, заметил комсомолец Ваньша Прокудкин.
— Едут! — закричал он.
Ребята подбросили в костры охапки сушнику.
— Едут! — подхватили комсомольцы по цепи вдоль костров.
— Едут! — зашумели услышавшие на пасеке колхозники и оборвали песни.
Селифон придержал саврасого и пропустил Марину вперед. Точно высеченный из мрамора, белый жеребец, не доходя до первого костра, круто уперся на тропинке, захрапел.
Комсомольцы взяли испуганно храпящего, пляшущего жеребца по уздцы и повели сквозь огненный коридор костров. Черные глаза Кодачи, охваченные отблеском огня, вспыхнули, как бриллианты.
Высыпавшая навстречу веселая, яркая, празднично-разряженная толпа колхозников увидела притороченного к седлу Марины огромного тайменя. И розовая шкура, в свете огня выглядевшая багровой, и величина тайменя казались невероятными.
— Тальмень!
— Тальменище!..
— Тальменюга!.. Жирный, как кормленный хряк!.. — услышал Адуев восторженные вскрики колхозников.
Он ждал этих слов, заранее представляя удивленные лица рыбаков. Селифон спрыгнул с седла и повел иноходца вслед за танцующим Кодачи.
Первым подошел к Адуеву заядлый рыбак Лупан Федулов.
— Ну, Селифон Абакумыч, никак, добыл одного, — сказал он.
Селифон привязывал саврасого к коновязи и, не глядя на старика Федулова, негромко отозвался:
— Одного с грехом пополам выудил…
И Лупан Калистратыч и окружающие Адуева со всех сторон колхозные рыбаки молча оценили скромность своего председателя.
— Друзья, — крикнул Адуев молодежи, столпившейся у тайменя. — Отвязывайте-ка его да тащите на жаркое.
Отвязанного тайменя ребята, подхватив под жабры, за плавники и за хвост, торжественно пронесли раскрасневшимся у костров поварихам.
Вас. Непомнящих
У КОСТРА
Павел Кучияк
ОХОТНИК
