Охотничьи тропы - [18]

— Как же это мне в голову не пришло? Их семь, а я думал — один… Верно сказано: век живи — век учись!

На второй день мне тоже повезло. У меня было две тяжелых связки селезней и краснобровых косачей.

— А все же одной птицы нехватает, — сказал Алексей Петрович, рассматривая мою добычу.

— Какой?

— Глухаря надо свезти в Новосибирск.

И мы отправились на глухаря вечером. Перед нами задача — определить место облета. Где он наделает шума своей вечерней посадкой, там будет его утренняя чуткая песня. На глухаря не полагается ходить большой компанией, а нас было четверо. Конечно, мы могли разбиться поодиночке, в крайнем случае, попарно. Но вечер был так хорош, дело наше — спортивное, и так хорошо говорилось, особенно после того, как выпили по кружке… Развели костер, согрели, чаю. Затеяли в ночной темноте стрельбу по швыркам на звук, не видя швырка, как иногда бьешь птицу по звуку полета, не видя птицы.

Мы делали все противопоказанное охоте на глухаря. И делали, конечно, так потому, что никакого облета вечером не слышали. Приближался рассвет. Пригревшись у теплого пепла догоревшего костра, мы задремали.

То ли во сне, то ли наяву я слышу — пилит глухариная пила, слышу его песню. Прислушиваюсь. Брагин тоже. И тут и там! Мы в центре тока…

Я шепчу спящему товарищу:

— Вставай! Глухари!..

В одно мгновение мы, четыре охотника, были на ногах. Впереди товарищ Брагин начал подбегать под песню ближайшего глухаря. Песня была так коротка, что позволяла делать только три быстрых шага. Мы, не разбираясь в песне, только копировали шаги Брагина. Порой одна нога нашего вожака, не успевшая опуститься во время песни, застывала в воздухе до тех пор, пока песня не начиналась снова. Мы делали то же самое. О, если бы кто посмотрел на нас со стороны: каждый из четырех взрослых людей в большом сосновом бору стоит на одной ноге, подогнув под себя вторую, как это делает длинноногий журавль в минуту задумчивости. До высокой сосны, по вершине которой скользил первый луч встающего солнца и на которой пел глухарь, было около сотни шагов. Вот и пропрыгай, проскочи это расстояние с прыгающим в груди сердцем… А сердце, действительно, потеряло ровное биение: оно или прыгало или замирало, может быть, тоже под песню. И, наверно, так. Но один прыгавший позади меня товарищ, заметив веер величавой птицы, потерял ритм движения и сделал два лишних шага. Птица с шумом взлетела. Вскоре мы услышали еще пять таких шумов. Так был вспугнут ток из шести глухарей. Что делать? Ругать товарища? Ругань делу не поможет. И мы, недружелюбно взглянув друг на друга, разбрелись в разные стороны.

Я все же пристроился к Брагину. Раздумывая, что делать, закурили на лесной опушке, уже полностью освещенной солнцем тихого весеннего утра. И вдруг — на ловца и зверь бежит — видим летящего в нашу сторону глухаря. Шагах в ста он тяжело опустился на вершину сосны, распустил хвост и сразу запел.

Я вскидываю свое ружье в надежде, что заряд крупной картечи преодолеет это расстояние. Товарищ Брагин берет стволы моего ружья и отводит их, говоря:

— Ничего не выйдет.

Я вопросительно посмотрел в глаза моего авторитетного спутника.

Под песню глухаря он ответил:

— Тозовка возьмет. Смотрите, я сниму сучок над глухарем.

Я смотрю и слушаю.

Щелк! И сучок срезан.

— Теперь смотрите, я сниму сучок пониже глухаря.

После щелка упала нижняя ветка.

Пусть так, пусть все это спортивно, интересно, но это же пытка для охотничьего сердца. Сейчас, сейчас птица улетит. А мой спутник спокойно занят ненужной пристрелкой своей тозовки. Я знал — он пристреливает расстояние, но разве можно производить такие опыты с самой ценной и осторожной птицей?

Наконец, он шепчет:

— Стреляю в зоб.

Ну, думаю, чорт с ним. Пусть улетает глухарь, лишь бы кончились эти мучительные для охотника минуты.

Щелк! И тяжелая птица, битая насмерть, грузно падает.

Алексей Петрович подарил мне эту великолепную добычу, взятую мелкокалиберной пулькой из винтовочки Тульского оружейного завода. Я смотрел на красивую птицу, а в душе любовался не ее красотой, а прекрасным выстрелом, любовался человеком, который так точно владеет искусством стрельбы.

М. Зверев ФАКЕЛЬЩИК

Из небольшого сибирского городка мы вышли вечером, когда солнце было уже над самым лесом, но до глухариного, тока было недалеко, и мы думали успеть с вечера послушать, где будут садиться глухари.

Вскоре солнце уже почти село и освещенные им стволы сосен сделались кирпичного цвета. Лужицы снеговой воды стали быстро подмерзать и тонкий ледок захрустел под ногами.

Белобровые и певчие дрозды распевали, сидя на самых вершинах сосен. Звонкие голоса мелких птичек сливались в замечательный весенний хор, создавая бодрое, настороженное чувство, знакомое каждому охотнику — любителю природы.

Пара косуль внезапно выскочила из молодой поросли сосняка в ложбинке и замелькали белыми задиками среди стволов деревьев. Долго еще был слышен хруст по замерзающим лужицам от их ног.

Вот, наконец, и место, где мы должал слушать прилет глухарей. Но на пеньке около поваленной сосны сидел охотник, спиной к нам.

Мы молча переглянулись: трое на одном току недалеко от города, где будет петь утром самое большее 5–6 глухарей — это не охота!