Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - [29]
Святой инквизиции далеко было до подобного осознанного стремления к созданию «атомизированного» общества по той простой причине, что не «вызрела» еще тоталитарная система, способная взяться за дело десоциализации и деиндивидуализации своих граждан. Преследования врагов веры, как это уже было сказано, велись в разных государствах и разными христианскими конфессиями, в условиях политической и экономической раздробленности, культурной и религиозной разнородности. И все же те далекие вспышки охоты на ведьм при всех их локальных особенностях уже содержали в зародыше механизмы, из-за которых террор становился явлением иного порядка: масштабные репрессии переставали быть лишь карательными мерами и начинали разрушать основы общества. В детях-обвинителях заложена мощная взрывная сила. Святая инквизиция еще не пришла к тому, чтобы предложить подросткам вести слежку за своими родными и близкими, но она с готовностью прислушивалась к детским показаниям. Семейные устои уже дали трещину, взрослые были безоружны пред детскими жестокими фантазиями, здравый смысл пасовал перед грезой.
К теме детей-обвинителей не раз обращались и историки и психологи. Чаще всего в их поведении видели проявления различных психических расстройств или неустойчивость детской психики, которая не всегда способна четко отслеживать контуры реальности. Диагнозы могут быть различными, и возможно, что отклонения в психике отдельных детей играли роль триггеров во вспышках локальных эпидемий обвинений, вроде Салемских ведьм.
Но на социокультурном уровне появление детей-обвинителей и просто обращение детей в своих игровых фантазиях к теме обвинений и преследований – это особый знак беды. Знак того, что террор и «охота на ведьм» определили не только настоящее этого общества, но уже проросли в его будущее. Эпохи террора могут длиться несколько веков или несколько десятилетий, они рано или поздно проходят, но их духовное наследие надолго их переживает. И мир детей, с присущим ему подражанием миру взрослых, несет этот запал в будущее.
В последние годы, когда речь идет о взаимодействии поколений и о культурных проекциях прошлого, настоящего и будущего, одним из ключевых понятий становится понятие пролепсиса. Пролепсис подразумевает то, что будущее существует уже в настоящем, это «заданная прошлым структура будущего». И в этом смысле детская игра во взрослых – одно из проявлений этого пролепсиса, одна из форм бытия будущего в дне сегодняшнем.
Таким образом, в детских играх представлена «зона ближайшего развития» общества в целом. Во все исторические эпохи в детских играх и детских фантазиях можно разглядеть своеобразный портрет времени, портрет, в котором присутствуют и черты настоящего, и черты будущего.
В первобытном обществе дети играют в охотников или участников священных церемоний; в современных поселках рядом с местами заключения – играют в конвой и заключенных. Дети играют в то, чем живут взрослые. Игра – чуткий индикатор происходящего, улавливающий и фокусирующий в себе то главное, что происходит во взрослом «большом» мире с его политикой, идеологией, религией. И что стоит отметить особо, игра с воистину детской непосредственностью проявляет и выставляет на всеобщее обозрение истинные социальные приоритеты и даже «текущую» цену на человеческую жизнь.
«Народные инквизиторы»
Массы сорганизованных обывателей… оказались более способными на страшные преступления, чем так называемые профессиональные преступники, лишь бы эти преступления были хорошо организованы и имели вид обыкновенной упорядоченной работы.
Ханна Арендт. «Истоки тоталитаризма»
Было бы ошибкой предполагать, что волны репрессий шли на убыль и гасились из-за «благородного возмущения», которое вызвали в народе бесконечные аресты и пытки. Известно немало случаев, когда официальные власти пытались препятствовать разворачиванию крупномасштабных преследований, но под давлением населения вынуждены были возобновить судебные процессы
