Охота на самцов - [27]

Шрифт
Интервал

Мои движения стали более сексапильными, руки заскользили по бедрам. Не прошло и мгновения, как к моим рукам присоединились чьи-то другие. Я развернулась и увидела высокого брюнета с потрясающе очерченным подбородком и обжигающим от желания взглядом. Я представила, что это мог бы быть Марат, и подалась к нему. Соединение наших алкогольных паров сотворило чудеса: я почувствовала такой прилив жара, что закипела кровь.

Через пять минут мы уже находились в одной кабинке туалета и жадно хотели друг друга. Мне было совершенно все равно, кто это, как его зовут и что ему надо. Я удовлетворяла собственные желания и претворяла в жизнь фантазии о Марате. Может, после этого случая я стану относиться к нему спокойнее? Или наоборот... Не важно. Я требую любви!

Парень отблагодарил меня за все белой дорожкой. Как ни странно, хоть это и запрещено, в модных столичных заведениях всегда есть некое подобие полочки, которое так и напрашивается к целесообразному использованию. Я затянула полдорожки и передала ему трубочку, заботливо скрученную из стодолларовой купюры.

— Спасибо, детка. Ты не только хорошо танцуешь, но и хорошо отдаешься. Позвони мне, если будет грустно. Я тебя на кабрио прокачу. — Брюнет сунул мне в сумочку эту самую стодолларовую купюру, на которой был написан его телефон, и вышел из кабинки.

Мои мозги улетели. Черепная коробка временно осталась в гордом одиночестве. Я села на толчок, взяла сумку, долго рылась там, пока не нашла таблетки от зачатия, запила сразу две водой из-под крана и посмотрела на свое отражение в зеркале.

Молодая блондинка с почти безупречной смуглой кожей, которая досталась ей от мамы, с большими зелеными глазами и слегка размазанной тушью смотрела мне в глаза и думала о том, что бит за дверью туалета — это все ничтожно, низко и совершенно не ценно для человеческой жизни. Люди пьют, курят, косячат, трахаются и разъезжаются по домам, чтобы на следующий день проснуться с квадратной головой и угрызениями совести.

Может, таким образом выходит негативная энергия, как во время ритуальных танцев африканских племен? Или это приоткрывается затворка второй личности, сидящей где-то глубоко в душе? Я не знаю.

Оказалось, что у меня уже давно звонит телефон. Я опять опускаю руку в сумку, нащупываю мобильник — и тут вызов от Людки обрывается. Наверное, мне пора выходить из туалета. Должно быть, меня потеряли. Тем более что на часах почти пять утра, и на танцполе остались одни жаворонки.

Я наскоро умываюсь, подтираю тушь и выхожу. Моей компании уже нет там, где мы танцевали. Блин! Может, они у бара? Я прохожу по уже полумертвому от алкоголя и сонливости танцполу, продвигаюсь к бару, меня хватает за руку Валера, по-приятельски похлопывает по оголенному плечу и вручает стопку виски.

«Ну все, до завтра»,— думаю я про себя, выпиваю ее залпом и выбегаю на подиум, чтобы отблагодарить своим танцем диджея за офигенный трек.

Воскресный денек

Да, вечеринка удалась на славу. Все упились, у всех в душе затаился грешок, которым можно потом поделиться с лучшим другом или подругой и который так великолепно подперчил студенческую жизнь. Водитель потом, матерясь, развез наши полумертвые тела по домам. Странно, что мы еще могли вспомнить свои адреса.

Наутро, как обычно после таких зажигательных походов, начался обзвон с расспросами о текущем состоянии нестояния и с обязательным восстановлением пробелов вчерашнего вечера. Словно пазл, мы стали собирать общую картину. Как художник Иванов, мы делал эскизы и наброски, чтобы потом придать им цвет и поместить на гигантское и подробное полотно «Явление Христа народу». Кто-то начал, как всегда, подшучивать и придумывать всякую провокационную ересь. Например, Валера долго рассказывал Кириллу, как тот раздевался на барной стойке, а потом его увел в сторону туалета какой-то парень, который держал его за зад. И пусть, дескать, Кирилл живет теперь с мыслями о том, что могло произойти дальше. Бедный Кирилл даже не обратил внимания на то, что басня Валеры обрастала все новыми подробностями, которые были несопоставимы, и не удивился, что Валерка при этом ржал как идиот.

Схожая шутка была рассказана и о Людке. Будто она целовалась со своим бывшим парнем на глазах у нынешнего. Кстати, ее нынешний — одно название. Это мальчик из параллельной группы, назначение которого, как говорит сама Людка, — отвлекать ее от страданий по Владу. Странная ситуация, скажу честно. Но я, как хорошая подруга, стараюсь поддерживать то, что комфортно ей. Причем сам нынешний парень ничего подобного не помнит, но когда все об этом заговорили, он стал очень подозрительно относиться к Людке. Всякое бывает. И не всегда подобные шутки заканчиваются победой добра над злом, или, лучше сказать, победой правды над вымыслом.

В эту ночь произошли такие вещи, о которых потом все еще долго вспоминали. Леша и Кирилл подрались. Они начали дурачиться, потом Лешка случайно заехал Кириллу в нос, ну а он дал сдачи. Просто так. На ровном месте.

Я же танцевала так, что уже ничего не хотелось замечать вокруг. Я просто чувствовала ритм и наслаждалась басами, отсчитывающими сто тридцать два удара в минуту. Ну а потом нас погрузили в машины, все, как обычно (для меня, по крайней мере). Я не помню ничего, кроме животной страсти и бешеного табунного движения. Я будто побывала в Африке на сафари, причем в качестве одного из жирафов саванны. Я такая же золотисто-коричневая (пора корни красить), длинная и грациозная и питаюсь листьями.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.