Охота на самцов - [26]

Шрифт
Интервал

— Дай мне люкс, там небось толчки почище! Я на одну ночь, детка!

— Вы сейчас оплатите или с утра?

Девушка решила вести себя правильно, то и дело поглядывая на камеры. Неужели она думала, что жирные охранники, которые сидят в комнате видеонаблюдения, жуют бутерброды и не спят? Бедная, наивная девушка. Она ради камер даже в два раза чаще смотрелась в зеркало и постоянно поправляла прическу.

Тем временем Валера начал терять терпение. Его настроение стало меняться в непредсказуемом направлении. Он то свирепел и сжимал кулаки, то делал губки бантиком и пялился в нашу сторону. Девчонки развалились на диванах ресепшена, им было плевать, что они — девушки и к тому же в коротких юбках и сидели так, как им удобно: Ленка расставила ноги и положила голову на Маринино плечо, Нина и Людка устроились на подлокотнике и курили, корча рожи страдалиц-див типа Марлен Дитрих. Ну а я, как самая отвязная из всех присутствующих, стояла в углу, смотрела из окна холла на улицу и пританцовывала под музыку. Нет, ну мне же надо подвигаться! Блин, мы же в клуб ехали!

— Щас я плачу, мать твою! Давай быстрее! Вы кредитки принимаете?

— Конечно. Распишитесь здесь, пожалуйста!

Валерка взорвался:

— Вот задолбала эта чертова писанина! Давай ключи, а то щас сама тут убирать мою лужу будешь!

Девушка, видимо, подумала, что в камере это будет смотреться не очень для нее выигрышно (а может, она мечтала стать великой киноактрисой?) и быстро протянула ключи.

— Ребята, кому ссать, за мной! Ри-и-и-и-и-ха-а-а-а! Давай-давай!

Мы нехотя двинулись за Валерой. Нет, а что здесь сидеть? Вдруг там что-то прикольное произойдет, а тебе потом нечего рассказать будет, потому что ты не видела. Надо идти.

— Эй, Рит, ты чего задумалась, ты ж всю дорогу прыгала? Иди давай! В клубе ведь наблевано будет!

Людка влила в себя уже достаточно топлива, чтобы на сверхзвуковой скорости выйти на орбиту и вращаться вокруг земли вместе с Валерой.

Мы пометили туалет гостиницы «Россия» и поехали дальше. Странно, но нам опять удалось всем набиться в машину. Наконец мы подъехали к «Ферсту». Блин, какая толпа! И все хотят в этот мегаотрыв! В очереди кто-то притворился иностранцем и начал болтать по-французски. Его речь подхватили и обломили весь кайф: парень, который изначально гордился своим нижегородским прононсом, стал материться по-русски, чтобы все заткнулись и не смели над ним прикалываться. «Бедный парень, — подумала я, — столько понтов — и никаких шансов на проход. Сегодня его туда точно никто не пустит, и придется ему ехать в наркоманский притон «Fabrique», в котором каблуком можно разбить стеклянную плитку потолка. Вот вам и надежность, и безопасность хренова!»

Валерка стал спутником Сатурна. Его крутило с бешеной скоростью, и он ощущал себя охрененным кобелем. Еще бы, за пять минут стряхнуть с себя двести баксов просто для того, чтобы поссать. Круто, да? Интересно, а Марат сделал бы так? Нет, он же такой правильный, гармоничный и слишком нормальный. Блин, я так соскучилась по Марату! Дайте мне Марата! Я требую... Может, я влюбилась?

Валерка подкатил к фейсу «Ферста», схватил его за локоть, сунул что-то шуршащее в карман и типа ненароком выдал:

— Эй, Михалыч, здорово! У меня тут толпа к тебе бухать приехала. Только водила не пьет. А девочки, мальчики и даже мужчины — все хотят отрыва!

— Извини, но у нас сегодня вход только для гостей мероприятия.

— А с небольшой финансовой помощью мы можем попасть в списки?

Валерка добавил еще немного шуршащей бумажки в карман фейса. Тот, не спуская глаз с Валерки, провел ладонью, словно рентгеновским лучом, по карману и оценил, что за таких вроде не уродов, но молодых, это нормально, наклонился к Валере и шепнул:

— Тут не меньше, чем по пятьсот на каждого? А то они у тебя еле на ногах стоят.

Я хотела было протестовать, что я еще стою на ногах, хотя и держусь за канат, перегораживающий вход, но я же не сижу и не лежу, а, следовательно, стою. Так что пошел этот фейс ко всем чертям! Но меня вовремя оттянули назад, и, по-моему, Людка, дала мне под дых.

— Пересчитай, а то у меня уже все двоится! И в руках тоже! Ха-ха! — Валерка схватил Марину и Нину, прикидываясь крутым съемщиком баб (дебил).

Фейс-контроль шутку оценил, скривил рот в непривычной для него улыбке и кивнул нам всем в сторону клуба:

— Все нормально, заходите.

— Михалыч, ты хороший пацан. Ребята и девчонки! Все за папочкой!!! У-у-у-е-е-е!

Валерка схватил своих девчонок за запястья, они зацепили нас, мы потащили за собой Лешку и Тему, которого увидели на входе дрожащим от холода и прикидывающимся автовладельцем, так как на нем не было куртки, они подхватили Кирилла, и мы косяком, как перелетные птицы, побежали сквозь преграды вперед к биту и ритму!

Я ощутила себя, как в «Очень страшном кино-3», бегущей в замедленном темпе под опрыскивателями газона. Кто-то сжимал обе мои руки, а я делала огромные шаги в новых сапогах Vichini вперед к счастью, к хаусу! Это состояние пьяной невесомости и полета я могу сравнить только с экстазом. Это врезается в память, подобно хорошему долгому оргазму.

Звук накрыл нас сетью, как рыбак стаю тупых тунцов, и потащил за собой. Наши ноги начали бешено передвигаться, то подворачиваясь, то запаздывая в движении. Я то и дело падала на кого-то, извинялась и продолжала танцевать! Йе! Эту бешеную энергию надо куда-то деть! Еще чуть-чуть — и я взорвусь, как атомная бомба, и пущу цепную реакцию! Тогда все мужчины будут мной заражены! Да! Я хочу этот драйв! Отжиг!


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.