Охота на Птицу-Огонь - [7]

В этот раз противник у меня был один: угрюмый мужчина с припорошенными сединой волосами: Волк. Зато лучников: Hе знаю сколько их было, но стрелы сыпались дождем:

Прикрываясь щитом, я залег за огромным дубом в два, а то и в три обхвата, а когда через секунду высунулся снова, - натянутый лук поскрипывал в руках, - лес был пуст. Мои противники испарились вновь.

Я потом долго сидел на земле привалившись к стволу, не выпуская из рук лука, смотрел вверх, на уходящие в вышину стволы, на небо, проглядывавшее сквозь золотую, пронизанную солнечными лучами листву и прислушивался. И лишь перестав чувствовать затекшие ноги, я стал расслабляться. Едва ли кто-то мог высидеть все это время ни разу не шелохнувшись. Аурены нигде не было. Я не стал искать ее. Мне пришлось пережить несколько неприятных минут, растирая онемевшие ноги, а затем я пошел в ту сторону, где сквозь прогалы меж деревьями виднелась небольшая полянка.

Через поляну протекал ручей, сбегающий с гор. Отчего это я совсем не удивился увидев Аурену? Она сидела на камне опустив ногу в студеную воду. Как она сюда добралась с больной ногой я выяснять не стал, подошел к ручью, сбросил с себя сумку и оружие и опустился на колени у воды. Первым делом я напился и наполнил флягу, умыл лицо, а потом, решив что, пока есть возможность, хорошо бы ополоснуться хотя бы до пояса, развернулся к Аурене спиной и стал стягивать с себя рубаху. Вода приносила, если не чистоту, то свежесть. Я забирал ее пригоршнями и с наслаждением выплескивал себе на плечи и грудь, прислушиваясь, как сзади ко мне подбирается Аурена. Она, конечно, кое-что учла, например то, как падает ее тень, но забыла, что передвигаться бесшумно с больной ногой невозможно. Так что я отлично слышал, как она приближается, ожидая, что будет дальше.

И дождался. Спину обдало холодом - это Аурена выплеснула на меня целую пригоршню воды. Я резко выпрямился и ударил рукой по поверхности ручья. Брызги сверкнули на солнце, Аурена отшатнулась назад, заслоняясь от них руками и в тот миг я впервые увидел ее улыбку. Уже тогда я подумал, что со временем, возможно, буду готов отдать многое, чтобы увидеть ее вновь.

Позже Аурена ушла за ягодами, а сам я, перекусив остатками зайчатины, остался у ручья и взялся точить меч. Привычным движением я вел точильный камень вдоль клинка. Конечно, это был уже не тот камень, что вырезал мне дед, тот давным-давно истерся. А вот клинок остался прежним, новеньким и сияющим, будто его только-только закончили шлифовать и в первый раз заточили. Меч был все таким же молодым, разве что оплетка на рукояти поизносилась, но ее легко заменить. Я провел пальцами по клинку, и мне почудился жар горна, притаившийся в глубине метала, жар отцовской кузницы, где родился этот меч. Жар кузницы и тепло памяти - самого дорогого, что только может быть. Где-то рядом хрустнула ветка и я повернулся как раз в тот момент когда Аурена вышла на поляну с полным подолом лесных ягод. Спрятав меч в ножны, я поднялся ей навстречу.

В тот день на нас напали еще дважды: в первый раз вооруженная мечами орава появилась словно из-под земли, а на закате лучники обстреляли нас из-за кустов.

Одна стрела воткнулась в дерево; я хотел рассмотреть ее поближе и уж потянулся было к черенку, но потом отдернул руку. Сердце сжалось и заколотилось, как у загнанной лошади: хладнокровие хладнокровием, но и я не железный. Я только что чуть не взял в руки собственную смерть. Стрела-то принадлежала Хозяевам.

Про Хозяев Леса и их стрелы из черного дуба мне рассказывала бабка. Сколько я скитался по лесам, но такое дерево видел всего однажды. Оно стояло посреди полянки - на три метра вокруг ничего не росло, - ствол и ветви совершенно черны, а листья такого густого зеленого цвета что издалека и они казались черными. Дуб был тих и недвижен; казалось, сам ветер избегает качать его ветви.

Атмосфера была настолько гнетущей, что я поспешил убраться оттуда. Что же до самих Хозяев, то их я никогда не встречал, лишь иногда, ночуя в лесу, просыпался от чувства, что кто-то скрытый под сенью деревьев и в хитросплетении ветвей, смотрит на меня. В таких случаях я предпочитал сняться и разбить лагерь где-нибудь в другом месте; я, признаться, плохо сплю в присутствии чужих людей.

Hо никогда я не становился для Хозяев мишенью. И вот сейчас я смотрел на торчащую из ствола черную стрелу, одну из тех, про которые говорят, что пока она в теле, яд черного дуба дремлет, но стоит стрелу извлечь, и он просыпается, и тогда надо быть очень сильным человеком, чтобы выжить. Было еще и другое:

если хоть маленький кусочек древесины остается в ране, то со временем он пускает корни и человек раненный этой стрелой может однажды остановиться и прорости черным дубом. Hезавидная судьба. Жуткая. Я такой не пожелал бы и врагу, да и сам не горел желанием прорости деревом на собственной могиле.

В любом случае стрела была знаком, не важно, что я понял это слишком поздно.

Хозяева леса слыли лучшими воинами, а воин не станет стрелять в кого попало от нечего делать. Такой прием они могли устроить только нежелательным гостям.