Охота на привидений - [5]

— Да ладно вам, поживете еще.

— Не зна-аю, — все так же угрюмо про­тянул Петр Максимович. — Тут не то что нам, а, по-моему, всему Ворожееву скоро конец.

— Это что ж так? — спросила Светка, хотя и козе было понятно, что деревня от­мирает.

— Што, што, — пробурчал Петр Макси­мыч, глянув на нас мутными, когда-то го­лубыми глазками из-под кустистых седых бровей, — не што, вот што. Нечисто опять в Ворожееве, как перед войной было. Я вот давеча пошел побродить, завернул к клад­бищу, вечером-то я туда не хожу, и вы не ходите, а тут светло было, я зашел на мо­гилку жены глянуть, да на материну, а на церкви-то сова сидит. Это днем! — Петр Максимыч значительно поднял палец.

— Ну и что? — беззаботно спросила Светка, тайком дернув меня за рукав, мол, слушай.

— Што, што, — еще недовольнее забур­чал Максимыч, — не што. Перед войной так же было. Когда на первое мая тогда шли все гулять, смотрят, а на церкви сова сидит. И прабабка твоя, живая еще была: «Это, — говорит, — плохая примета, что со­ва днем на кресте сидит. Беда будет». И точ­но, в июне-то война началась. А в августе уж и церковь взорвали.

— Немцы? — спросил я.

— Какое немцы, наши. Немцы еще да­леко были. Приказ в сельсовет пришел в августе церковь очистить и подготовить к сносу.

— Зачем? — удивился я.

— А затем, что приметная веха для не­мецких самолетов на Тверь, тогда Кали­нин, с бомбами заходить. Ее и взорвали. Только разорять-то никто не хотел. Пред­седатель, Фомич, думал, думал, да и гово­рит одной, секретарем тут комсомольским была, выноси иконы, мол, и помощников себе возьми. Ей деваться некуда — секре­тарь, а больше никто не хочет. Одного Коль­ку уговорила, тоже был комсомолец. Так Колька-то потом сразу на фронте погиб. Как пошел, так и скоро похоронка при­шла. А Анну, ее Анной звали, тут убило бомбой. На Ворожеево за войну одна бомба только и упала, и прямо между ее домом и соседним. Так в соседнем-то стену вышиб­ло, там один старик был, Кузьмич, его только с печки сбросило, даже не ушибся, а у Анны-то в доме всех и ее тоже. Вот как церкви-то разорять. Да што, она человек была подневольный.

Мы помолчали. Я не очень-то верил в дедовские россказни. То есть, конечно, я и не сомневался, что что-то такое было. И Анна, видимо, погибла, и Колька этот, только церковь-то тут ни при чем и уж сова — тем более. Война была, вот и все. Я только ради интереса спросил тогда:

-— А что нам теперь к церкви-то не хо­дить?

Петр Максимович опять ответил не сра­зу, долго смотрел в свою серенькую вет­хую скатерку, я уж думал, он опять «што, што» скажет, но ответил старик по дру­гому.

— Куделин опять бродит, — только и сказал он.

Это уж было совсем загадочно, я было подумал, что Куделин — какой-то мест­ный бандит или хулиган, что лучше ему на глаза не попадаться, и, решив прояс­нить дело, спросил:

— Куделин, а это кто?

— Дух, — ответил Петр Максимыч и глянул мне в глаза.

Я молчал.

— Дух, — повторил старик. — Приви­дение. Помещик тут раньше жил, Куде­лин. Ворожеево его село было и Андреевка тоже, но Куделин Ворожеево особенно лю­бил. Он и церковь тут эту поставил кир­пичную на место деревянной, и икону ту­да подарил редкую, Божьей Матери, в до­рогом окладе из серебра с драгоценными камнями. Церковь тоже была Божьей Матери, Успения Божьей Матери то есть. Так когда Куделин помер, а он хоть церковь-то ставил и икону дарил, рассказывали, боль­шой грешник был. Какой-то грех на нем висел, какой, я и не знаю. Только он все это строил и подарки делал, чтобы грех тот замолить, да, видно, очень уж грех ве­лик. Церковь эту Куделин знаешь, как строил, он мастера, что стены расписывал, откуда-то из другой губернии приглашал, не то из Новгородской, не то аж из Мос­ковской. Сам ездил за ним куда-то. Мас­тер тот художник настоящий был. Его рос­писи по сей день еще кое-где держатся, страшный суд там на одной стене и еще что-то на другой нарисовано — красивые. Остальное осыпалось все при взрыве.

Максимыч немного помолчал, глядя в окошко с грязной занавесочкой, и продол­жил:

— После смерти-то Куделина в склеп положили на кладбище, здесь за церко­вью. У всех там могилы, а у Куделина склеп, он вообще всякие любил ориги­нальности, медведя дома держал и зимой по Волге катался под парусом. Так вот в этом склепе его и похоронили. А потом стали примечать, что по ночам дух его во­круг церкви ходит, стало быть, охраняет от вредителей.

— Ну это уж, Петр Максимыч, совсем сказки, — не удержался я.

— Сказки не сказки, — пожал сутулыми плечами Максимыч, — а только я его видел. Да и икону он тоже с собой унес.

— Куда? — усмехнулся я. — В склеп?

— Не знаю. Только икона та древняя в драгоценном окладе в день разрушения церкви пропала. Тогда Анна-то с Колькой все вынесли, и утварь всю, и из алтаря, и отовсюду, какие были иконы, все там в ку­чу в клубе свалили, а Божьей Матери-то и нет. А ведь церковь-то перед тем за день заперли. И икона там на месте была. По­том пришли, замок нетронутый, окна за­крыты, а иконы нет.

— Ну, может, кто ночью замок открыл, взял икону, потом закрыл, и все, — вы­сказал я свое предположение.

—Не-е, — Петр Максимыч отрицатель­но покрутил головой, — ключ от замка только один был у председателя. Не-е, ее Куделин унес. Потому как он дух, и ему на стены и замки плевать.