Охота на привидений - [4]

— С добрым утром, — поздоровался я.

— С добрым. Это вот Саня, — сразу представил меня мужику Пал Палыч. — А это Егор, э-э-э Дмитрич, — представил он мне мужика.

— А племянница-то? — спросил вместо приветствия Егор Дмитриевич.

— Спит, — отрезал полковник.

— Да нет, встает уже, я печь растопил.

— Правильно, молодец, — поднял ука­зательный палец Пал Палыч, — сейчас за­втракать будем.

— Ну я пойду, — поднялся Егор Дмит­риевич, — заходи позже.

— Зайду, давай.

Дверь за Егором Дмитриевичем закры­лась, зато открылась дверь из комнаты, в которой мы спали. На пороге стояла уже одетая Светка.

— Котенка нет? — спросила она.

— Да погоди ты, не спеши, — успокоил ее дядя. — Сам он придет. Вот почует, что мы приехали, твой голос услышит и придет.

— Тогда я пойду его позову, — и Свет­ка отправилась на улицу за Егором Дмит­риевичем.

— Тьфу! — выдохнул Пал Палыч. Вскоре Светка вернулась, так никого и не дозвавшись. Пал Палыч успел уже по­ставить чай, нарезать хлеб, сыр и вскры­вал теперь какие-то консервы.

— Не спеши, — повторил он Светке, — придет твой котенок.

— А дядя Егор ничего не знает, ты спра­шивал?

— Спрашивал, не знает, не видел. Если уж тебе так неймется, можете после за­втрака к Максимычу сходить, он всегда все знает, и к Евдокии тоже. Но только после завтрака, — закончил Пал Палыч, разливая в кружки горячий чай.

Позавтракав, мы вышли из дому. На свету Ворожеево ничем особенным меня не удивило. Деревня и деревня, я так себе ее и представлял. Правда, в отличие от тех деревень, в каких мне случалось бывать под Москвой, в Ворожееве было много за­колоченных домов. Но и об этом я уже знал из рассказов родителей и Светки. Го­ворят, есть такие деревни, где и вовсе все дома заколочены, не живет никто.

Мы двинулись по улице на другой ко­нец Ворожеева. Там обитал всезнающий, по словам Светкиного дяди, Петр Макси­мович. Светка к нему дорогу знала. По пути туда на всей улице я заметил лишь один дом с занавесками на окнах и отво­ренными ставнями. Во дворе этого дома стоял грузовик и радостно забрехала соба­ка, едва заслышав наши шаги. Одна из за­навесок качнулась и только — кто-то под­глядывал за нами, не показывая своего лица.

— Дядя Егор здесь живет с семьей, — пояснила для меня Светка. — У него сын есть Вовка, еще прибежит, познакомишься.

— А сколько ему?

— Помладше нас года на два.

— Где ж он тут учится?

— В Андреевку бегает. Тут недалеко, километра три. Там дворов больше. Почти вся деревня живая. И школа есть, в нее еще и из Тимонина дети ходят, аж за пять километров. Но их на машине возят, а Вовка здесь один, когда дядя Егор подки­нет его на своем грузовике, а когда и нет.

— А откуда у него грузовик? Свой?

— Да нет. Дядя Егор в колхозе шофе­ром работает, до МТС далеко, вот он ма­шину у себя во дворе и ставит.

За разговором мы прошли всю деревню насквозь. Осталось по одному дому с каж­дой стороны улицы, а там уж было видно, что деревня кончается и из-за правой от нас крайней избы выглядывала полураз­рушенная колокольня старой деревенской церкви. Как раз этот крайний дом тоже оказался с отворенными ставнями. Вернее ставней просто не было. Были когда-то, потому что на их месте висели ржавые петли и крюки, но сами ставни отсутство­вали. А вот занавески на единственном окне, выходящем на улицу, существовали в наличности. Правда серенькие и мятые.

Мы вошли через калитку и постучались в дверь, звонка не было. Нам долго не от­крывали, и Светка стучала еще и еще. На­конец за дверью что-то загромыхало, за­шаркало, послышался кашель и сиплый голос спросил через дверь:

— Вовка, это ты, што ль?

— Петр Максимыч! Это я, Света, Ири­ны Посниковой дочь.

За дверью помолчали.

— Ирина-то, это што, Пашкина, што ль? Вместе с Пашкой? — последовало на­конец.

— Да, да! Ирина Пална и Пал Палыч! Мы с дядей Пашей сюда на неделю при­ехали.

— Подожди, щас открою.

Забрякала задвижка, и дверь отвори­лась. На пороге стоял седой, плохо выбри­тый старик в накинутом на плечи пиджаке.

— А это кто с тобой? — спросил он.

— Это мой друг. Он с нами приехал.

— Ну проходите, проходите, — старик посторонился, уступая нам дорогу в сени.

В избе было не очень чисто. Все было старым и ветхим. Пахло пылью. На подо­коннике, на столе, на допотопной этажер­ке — повсюду валялась какая-то никому не нужная ерунда, начиная с колпачков от несуществующих уже старых авторучек и оканчивая пожелтелыми листочками от­рывного календаря глубоко советских вре­мен. Но было тепло, хорошо натоплено, и это уже неплохо.

Пока я осматривал жилище, Светка от­дала Петру Максимовичу батон колбасы, пару банок рыбных консервов и большую пачку чая, посланных ему Пал Палычем. Видно было, что пожилой человек очень доволен оказанным ему вниманием, да и продукты эти ему наверняка были не ли­шни.

Старик усадил нас у стола, одной своей стороной примыкавшего к заузоренному морозцем окошку. Он чем-то погромыхал у печи, потом сел вместе с нами и поначалу долго молчал. Инициативу взяла на себя Светка.

— Как живется-то, Петр Максимыч? — начала она.

— Да ничего. Какое наше житье. Егор, тот еще живет, а мы с Евдокией уж отжи­ваем, — мрачновато ответил старик.